Ну, например, появилось новое приличное жилище в центре Мимизана: две комнатки и кухонька. Маринкина семейная жизнь затрещала по швам, и она сбежала вместе с сыном Мишкой из своего Парижа к нам. Лето было. Васильна все хворала, чего и могла-то, так это за Мишкой присмотреть. Иванычу полегчало после тяжкой зимней операции. Маринка принялась ему помогать: бывало, скок на велосипед, и глядь — привезла яиц, муки, картошку, сальца. И постирает, и посуду помоет — Иваныч только свет и увидел.
А то они с отцом червяков наковыряют, удочки в руки — и айда на тамошнее озерцо. Я, как положено, за ними след в след. Наймут лодочку, и вот вам солнышко, и водичка о борт хлюп-хлюп, и ветерок тихонько шелестит осокой. Сидят спинами друг к дружке: уставший от неутихающих боев старый генерал и его не очень-то счастливая дочурка. И растворяются в благолепии и любви все порожденные днями отчаяния неурядицы и обоюдные претензии. Спросите, а какой мой-то тут, кроме прогулки, профит? Ответит Маринкин дневничок.
Я думаю, что в эти часы мы были почти счастливы. Окуни и лини шли на обед. Кот Вася лакомился лещами…
Или вот Иваныч с Маринкой, касаясь головами, крутят колесико настройки видавшего виды радиоприемника. Сквозь Геббельсово карканье просачиваются-таки последние лондонские сводки. Вняв Лондону, отец и дочь обращаются к висящей на стене утыканной флажками ландкарте. Ага, флажки заметно продвинулись к границам обреченного “тысячелетнего” Рейха.
И вот уж на столе пузатая колбочка с разбавленным спиртом (подарок местного аптекаря). Картошки в мундире, сочные кругляшки нарезанной луковки да соль в кофейной чашечке с отбитой ручкой. Я впрыгиваю на табурет, и вот нас уже трое. Иваныч раздевает горячую картофелину, не в силах унять ликование, опускает голову, прячет влажные глаза. Нынче не важно, что атакующие сумасшедшего Гитлера солдаты кричат: “За Сталина!” Там разберемся! И я, глядя на счастливых сотрапезников, не могу унять непонятной слезы. Мне ужасно хочется выпить.
Война закончилась. Бошей не стало. Они не бежали, а как-то непонятно исчезли, словно капли дождя в иссушенной зноем земле. Читаем Маринкин дневник:
Родители с котом Васей выехали из Мимизана на грузовичке капитана Латкина.
Несчастья, похоже, умаялись нас преследовать. Жизнь сделалась пристойной. Но так устроено: достигнув области желанного покоя и довольства, мы вдруг видим невидимый в страданиях наш трубный день.
Как дела у маленького Мишутки и старого Васи? Мы обнимаем всех троих.
Как себя чувствует наш старенький Вася?