Новый Мир ( № 12 2007)

Он стоял посреди тротуара, заложив руки за спину, странно выделяясь на фоне спешащих людей, стоял под голым деревом и слушал воробья, синицу — не знаю, кто именно там чирикал, обычная птица, ничего выдающегося. Слушал самозабвенно. И в этой самозабвенности, в его позе было вроде бы и умиротворение, а вместе с тем что-то такое пронзительное, что подойти к нему я не решился, хотя сначала хотел. Думаю, я испытал тогда покровительственное чувство превосходства молодости: меня-то, разумеется, ждали весьма важные дела, судьбоносные встречи, я не мог себе позволить вот так замирать и знал подспудно, что в этом — пока — моя сила (но опыта уже хватало, чтобы сразу и догадываться, что сила эта — глупая, дармовая, рассчитывать на нее нельзя, когда-нибудь, во вполне исчислимом будущем, она покинет и меня, и память о ней останется разве что горькая, о несбывшемся; чтобы почувствовать, насколько печальна наша встреча, и испугаться этой печали).

А пару месяцев спустя мать сообщила мне, что он умер от рака.

Ему тогда было лет на пять больше, чем мне сейчас. У нас в Матвеевском выдающиеся соловьи, даже множественная “элитная” застройка на месте бывших садов и кустов их не извела. Уже довольно давно я начал по ночам останавливаться, выходил из машины, заслышав их пение, как бы ни устал, как бы ни спешил домой — хотя бы пять минут постоять, послушать (и обязательно подсчитываешь, сколько раз тебе еще доведется, суждено: сотня, полсотни, еще меньше…. нет, пускай будет хотя бы сотня). А птичьи голоса зимой, на пустых деревьях, мне теперь особенно дороги.

 

Самые страшные истории — те, где истории как таковой, в сущности, и нет, где действительность демонстрирует своего рода минус-прием. Только набор фактов или положение вещей, которое застают после того, как что-то уже произошло, и невозможно подобрать сюжет, способный увязать их все. Покинутые корабли вроде “Марии Целесты”, Красная скала в Австралии, гибель туристской группы Дятлова на горе Отортен в Свердловской области в пятьдесят девятом…

В отличном австралийском фильме про случай у Красной скалы один из персонажей говорит: у большинства тайн есть разгадка, но существуют и другие тайны, для которых она не предполагается. Чем больше появляется версий, тем очевиднее, что ни одна из них не лучше других. Здесь граница, соприкосновение с ужасом и молчанием.