Новый Мир ( № 12 2007)

Однако обещанного второго тома не последовало, а в двух-трех десятках статей, опубликованных в следующее после “Этики…” предвоенное десятилетие, никак нельзя опознать главы из, видимо, так и не написанной книги. С. Левицкий это объясняет просто и, казалось бы, верно: “Он предпочитал более блистать в лекционных залах, чем упорно трудиться над новыми произведениями”. В моих глазах его талант лектора отнюдь не роняют воспоминания одной из его слушательниц, подметившей, что Вышеславцев любил выходить из-за кафедры, дабы все могли увидеть достоинства его фигуры, и в частности красивые ляжки. В конце концов, в лекторе есть что-то от актера, в природе дарования которого физическое и духовное нерасторжимы. Стоит вспомнить, что и теоретик актерского искусства Ф. Степун считал Вышеславцева одним из самых блестящих ораторов и “артистом-эпикурейцем” — в чем в чем, а в артистизме Степун толк знал. Но вот загадка: у Вышеславцева на склоне лет, ближе к восьмидесяти, выходят сразу три книги (одна из них — “Вечное в русской философии” — появилась спустя год после его кончины), превышающие объемом едва ли не все, им написанное доселе. И если в “Вечном…” можно увидеть следы дрожащей старческой руки, то “Философская нищета марксизма” и “Кризис индустриальной культуры” написаны отнюдь не “эпикурейцем”, а педантичным исследователем. В “Философской нищете…” он обнаружил себя не только знатоком Маркса, но и читателем Ленина, Сталина, советских марксистов Митина и Быховского, а для “Кризиса…” он основательно проработал труды социологов довоенных и послевоенных.