Новый Мир ( № 12 2008)

Он никогда и никому, сколько знаю, не приказывал и не повелевал никем, хотя знаю десятки людей, только и желавших, чтоб он приказывал им и повелевал ими. Я сам был одним из них долгие годы. Вероятно, если б сказать ему, что он высоко ценит свободу человеческую и свободное деяние человека, он засуетился бы, замял бы разговор, с детскою стеснительностью, с улыбкой пощады и даже вины какой-то. А он,

действительно, ценил эту свободу. Никогда не говорил он: „Сделай то-то”, хотя не мог не знать, что слово его указа было бы принято как дар и исполнено как долг счастья. Он всегда только сеял — и ждал всходов, или поливал и хранил то зерно, которое давно уже лежало, неведомое или ведомое, но неценимое, в бороздах чьей-нибудь души. Он был щедр на терпение, обилен верою в пышное процветание душ и сердец жизнью и правдой. И его радовал всякий слабый, еле приметный, но свободный росток добра в самой заскорузлой, непаханой душе, не желающей никакого удобрения и ничьей пахоты. Где свобода, там и борьба. От этой благой борьбы он не избавлял тех, в силы коих верил.

— Заниматься ли мне живописью? — спрашивает его преданный духовный сын, давно уже ею занимающийся, но сомневающийся в духовной ценности своего занятия; — вопрос прост, но предполагает в простоте своей, что

всякий

ответ старца будет принят как окончательное решение, безотменное. Столь же прост и ответ:

— Если есть талант, занимайся”.

Вот на этом месте я споткнулся. Совет старца и не “духовный”, и вовсе не “мудрый”, а свидетельствующий о крайней, мягко выражаясь, наивности… Надо хоть немного знать “художественную среду”, чтобы оценить бессмысленность подобной рекомендации… Ни один из “деятелей искусства” никогда не признается в собственной бездарности. Мало того — светское искусство в своей основе демонично. И в этом я сошлюсь на неложные свидетельства Лермонтова — стихотворение “Молитва” (“Не обвиняй меня, Всесильный…”) и Марины Цветаевой — статья “Искусство при свете совести”.

Верный понятиям своего времени (серебряного века), Дурылин этого не понимает, не хочет понять. Отсюда его абсурдный упрек “духовному сословию”:

“Какое творческое бесплодие русского духовенства!