Вот такой кусочек. Помнишь, когда Юрик писал „Воскресение Маяковского” (и слово, кстати, возникло — воскресение), он нам по ходу читать давал? А после, как он закончил, я написал (он попросил) свои замечания, сомнения. Главное, мне не понравилось, что он говорил о футуристах, Хлебникове <…>
Юра внимательно прочел, сложил листок, убрал в карман. Мне показалось, он колеблется. Конечно, не следовало, но я горячо заговорил, убеждал, стихи цитировал...
Он послушал и сказал: „Может и так. Это твои сужденья. Ты напиши свою книгу и расскажи, как
тыдумаешь. А я написал, как считаю я”.С тех пор никому не советую».
Стихи. «Времена года». Миша, Сеня, Саша. Сениными и Сашиными завершу. Зимними.
Сеня Гринберг.
Романс
Зонты кружились в поисках такси
На разноцветном крае тротуара,
Вода плыла, лоснилась и мигала,
Сигнал полиции вращался на оси.
С коротким треском взмыли жалюзи,
И обнажились внутренности бара,
Мужик тянул из долгого бокала,
Закусывая сельдью иваси.
И в самом средоточии зимы,
Где не слышны солдатские подковки,
Два старые плаща заключены
В квадрате освещенной остановки.
Иерусалим, 1993
В московский вечерний дождь каждый раз вспоминаю. В иерусалимский — само собой.
А вот образ иной зимы, точнее, двух зим:
В начале января истаяли снега,
Московская зима пообветшала,
А помню, некогда она иной бывала,
И было правильно — морозы и вьюга.
Не только Чистые, но Яуза-река
Всю зиму напролет закована лежала,
И, как в трубе, метелица летала
От «Колизея» и до «Спартака».
Идешь по Лялину, лицо в воротнике,
Дымы стоят, как белые растенья,
Ровесники мои — лет десять от рожденья —
По Харитонию несутся налегке,
Две домработницы в солдатском окруженье,
Музыка на невидимом катке.
Москва, 1988
Зима 48-го. С послевоенной фактурой. Теперь Саша Лайко:
Заката ходят снегири,
Сугроб цифирью зачернили.
На Кировской душок ванили
Из магазина «Чай» сквозит.
И от зари до фонарей
Всего минут пятнадцать ходу,
И переулками в охоту
Кварталы снега прохожу.
А в них пустоты всех ушедших
Хранят былые очертанья,
Так небом, если рухнет зданье,
Хранится долго силуэт.
Москва, 1964
А вот тридцать с лишним лет спустя, под иными небесами, но с непременным сохранением силуэта, больше, чем силуэта.
Чистые пруды
Едва узнал я девочку катка
В матроне тучной с цацкой Нефертити,
Кричавшей: «За картофель оплатите,
А после отходите от лотка!»
Ах, Бог мой, как она была легка,
Как вспыхивали канители нити —
Летящие московские снега,
Так далеко от нынешних событий.
Берлин, 1996