Новый Мир ( № 3 2005)

Так или иначе, книга затрагивает важные стороны церковной практики, соотнося их с религиозным идеалом. Описания автора касаются прошлого, однако актуальность затронутых вопросов несомненна. Прежде всего возвращением внимания современников к болевым точкам церковно-общественных и внутрицерковных взаимоотношений. У исследования есть одна особенность, характерная для многих нынешних монографий на церковную тему: конспективность изложения, пересказ дореволюционных источников и отказ от собственного анализа проблем, особенно в их современном разрезе. Все же Белякова — серьезный автор, и там, где пробивается ее научная рефлексия, повествование становится остро злободневным. Впрочем, она обоснованно указывает и на другую сторону подобной, сугубо цитатной, методики подачи материала: “Предлагаемую… работу нужно считать не завершением, а началом исследования. Автор стремился не к тому, чтобы высказать свое суждение по сложным и противоречивым вопросам, а к тому, чтобы донести до читателя мнения и позицию людей, участвовавших в дискуссиях начала XX века… Их яркие выступления остались в архивных фондах и неизвестны читателям… Сделать эти документы доступными, ознакомить с их содержанием — задача данной книги”.

Белякова подчеркивает, что в советской действительности вокруг Церкви “слишком долго длился период молчания”, поэтому, чтобы “вернуться к обсуждению проблем церковной жизни, нужно заново учиться говорить”.

Попытки канонической реформации в русском православии берут свое начало с намерения переустроить церковный суд на началах “древнехристианской демократии” и лежат в русле общей судебной реформы, проводившейся правительством Александра II. Российская Церковь, будучи частью государственного механизма, руководствовалась в своей деятельности не внутренними законами, идущими от Вселенских Соборов, а ведомственным Уставом духовных консисторий. Консисторский суд стал для общества притчей во языцех: в ходу были анонимные доносы, клевета, соображения личной выгоды. Поэтому многочисленные “комитеты” и “совещания”, вплоть до Поместного Собора 1917 — 1918 годов, стремились привести церковное судопроизводство в соответствие “с принципами светского суда, то есть в проведении разделения административной и судебной власти, гласности и выборности судей”.