Новый Мир ( № 3 2008)

В промежутках меж собственно жизнью, бесплотною, непредсказуемою, ночною.

Или вот такие:

И кажется, что жизнь проходит стороной,

Той мерой полноты тебя не одаряя,

Которая и есть весь смысл ее простой,

Подарок божества и обещанье рая.

Или такие:

Нищенка квелая входит в вагон на Сенной.

Вписан и я окончательно в хаос окрестный.

Что же ты сделаешь, Непостижимый, со мной?

Любишь ли Ты меня все еще, о Бессловесный?

Кому-то, видим, адресованы эти вопросы, это не риторика, и кажется, этот Кто-то, припертый к стенке настойчивостью, взятый, как говорят англичане, за манишку, должен в конце концов дать ответ. И Он его дает, пожалуй. Ответов всегда меньше, чем вопросов, но случается так, что сами вопросы, точнее, потребность их задавать и способность формулировать, становятся неким эквивалентом ответа.

Однажды смутили беспечную душу мою…

Я жил по привычке и смысла ни в чем не искал.

Вдруг что-то случилось — я вижу, но не узнаю

Знакомого мира — как в сложной системе зеркал.

Возможно, читатель вспомнит на этих строках пушкинского “Пророка”, тогда он сможет заметить разницу между ощущением поэта, осознавшего себя поэтом два века назад, и — живущего в настоящее время, а заодно и оценить сумрачный нрав души, наделенной “бездольною дрожью” и вопрошающей “за что?”.“…За то, что я прожил, как прожил — других не умней, / Как мышь-землеройка, не смел показаться на свет…”

На эти чувства нужно, пожалуй, не меньше мужества, чем на представление о возвышенной миссии пророка. А кроме того, безусловно, нужен тот самый слух, подвергнувшийся известной операции, который способен различать подводный смысл в стихотворной речи — текучей, меняющейся со временем, но помнящей о своих истоках. Не намереваясь учить и проповедовать, тем более — предсказывать будущее, поэт пользуется своим необыденным зрением и слухом для того, чтобы будничное, скользящее мгновенье жизни не ускользнуло в небытие. Неприглядная“дневная”жизнь, похожая на“зияние, на пустоту, пунктир”,сталкивается с насыщенной“ночной”

жизнью души. Во всем есть прелесть для бодрствующего в темноте ума(“Есть прелесть в банальных открытьях…”). В каждом, буквально в каждом стихотворении книги, о чем бы оно ни говорило, можно расслышать “ночной звук” безответных вопросов, и надо сказать, что в тех стихах он достигает наибольшей силы, где возникает по конкретному поводу, не в виде голого размышления.

Не в темном шкафу, а во мне обитает скелет,

Я череп бугристый его осязаю рукой.

Он в плоть мою теплую только на время одет,