Новый Мир ( № 3 2011)

сквозит в словах непропечённых:

я царь, я раб, простуженный зверёк,

допустим, брошенный волчонок.

 

Не знает хлеба волк, не ведает зимы

метельный мотылёк. Пространство легче гелия.

А мельница скрипит, и печь дымит, и мы

поем осеннее веселье.

 

*     *

 *

Сказка, родной язык, забытая даже предками эпопея.

Брадобрей в отпуску бредёт вверх по тропинке, ведущей вниз.

В августе у нас не читают книг — только еженедельники поглупее,

и смакуют крепкий индийский с густыми пенками от варенья из

 

черноплодной рябины с яблоком. Тут, за семейным столом, все еще

живы — тем и бесценен этот снисходительный месяц, тем и хорош —

стар и млад, улыбаясь, дружно поют, озираясь на пламенеющий

востроносый закат.  Ни новостей, ни роговой музыки. “Эй, не трожь! —

 

отбиваюсь от нелицеприятного времени. — Брось! Про твою осень

даже слушать не буду. Мы — врозь, ты только гниль, ржа…”

А оно державно приказывает: “Подъём!” И я, покаянно дрожа,

застываю, что муравей, в окаменевшей смоле среднерусских сосен.

 

*     *

 *

Всякий миг гражданин безымянный (как и все мы) в последний полёт

отправляется, грустный и пьяный не от водки паленой, а от

благодатного эндоморфина, порождённого верою в

мусульманские светлые вина и плексигласовых гурий (увы!),

или в дантовский ад восхитительный, или (в той же трилогии) рай,

далеко не такой убедительный, или в край (позабыл? повторяй!)

безразличного, сонного лотоса (нет, кувшинки) — прощай, говорит

он вещам своим, нечего попусту тосковать. Огорчён и небрит,

прощевай, говорит, зубочистка и трубка, спички и фунт табаку.

Ждет меня Богоматерь пречистая, больше с вами болтать не могу.

Но порой заглянувшего в тайную пустоту возвращают назад.

Не скажу — кто, нечто бескрайнее, или некто. Октябрь. Звездопад.

Тварь дрожащая прячется в норах, человеческий сын — под кустом.

Водородный взрывается порох, дети плачут, но я не о том,

я о выжившем, я об уроках возвращения. Спасшийся спит,

переправив спокойное око в область холода, медленных плит

ледяных — и его не заставишь ни осотом в овраге цвести,

ни на свалку компьютерных клавиш две бумажные розы нести.

 

*     *

 *

пряжа рогожа посох — и прах

вольно рассыпанный в смежных мирах

пороховая дорожка к звёздам

неутомимым розным

было да было светло и тепло

зеркало ртутное скалит стекло

что отражается в раме двойной

в раме сосновой в воде нефтяной?

в зеркале свечка коптит парафиновая

молча зима наступает рябиновая

и гуттаперчевый мальчик московский

ловит юродствуя мячик кремлёвский

действуй ристалище обречённого с крепким

пожалеть бы о терпком раз больше не о ком