Новый мир. № 4, 2004

Если что-то кажется, отмирая,Нам, сейчас живущим, ненужным сором,Подожди, очутишься сам у края,В том мгновенье выделенном, в которомПродолженья нет — значит, нет сравненья,И бесценно все, и всего так мало,Словно жизнь свои перебрала звенья

И сама с собой наконец совпала.

Подобное совпадение действительно оказывается неслучайным, если мы что-то поняли, если сохранили тот «неподвластный времени золотой улов» человеческой мысли, который и является в итоге единственным достоянием и единственным наследством, прошедшим через наши руки от предков к потомкам. Да, конечно, есть только то, что есть сейчас, но прошлое никуда не делось и посредством обратной перспективы, фокус которой находится в сегодняшнем дне, формирует будущее. Однако Алексей Машевский не стремится к пророчествам, будущее определено: «Время так же, как ржавчина — металл, / Как старенье тел — / Нашу плоть, возьмет…». Никаких иллюзий. Остались надежды — взамен юношеского эгоистического устремления быть центром внимания, — покой и свободная воля. Для этого, как ни странно, не так уж важны и сами стихи.

Оказалось, что счастье — всего лишь покойВместе с волей. Свободно дышать,Никакою химерой, мечтой никакойНе тревожить души, не решатьТех вопросов, которых уже не решить,

Не копить ни обид, ни греховИ, мой бог, просто так, непосредственно житьБез вот этих несчастных стихов!

Апокалипсис происходит в каждом из нас. Не надо ждать Страшного суда — он свершается здесь и сейчас. Вся библейская метафорика — сопоставление судьбы человечества с судьбой отдельного человека: это не человечество сходит со сцены мировой истории, но каждый отдельный человек умирает и оправдывает перед высшим судьей свою жизнь, это не Иов требует у Господа ответа о причинах своих бед, но человечество доискивается высшей справедливости, вплоть до утопии о мировом коммунизме… Что значат по сравнению со всем этим грандиозным противостоянием духа и плоти стихи, даже самые гениальные?! Видимо, все-таки что-то значат. Я уверен, что поэзия способна оправдать человеческую душу, и не только душу, выносившую замечательные строки, но и душу, увидевшую их и восхитившуюся ими. Да, человек смертен, да, вселенная придет когда-либо к своему завершению, да-да-да, прав Екклесиаст и все есть суета, но само понимание этого, причем не отвлеченное понимание как чего-то абстрактного, а непосредственное живое чувствование, что все это сказано про тебя лично, в корне меняет взгляд на жизнь и сам способ мышления. И тогда появляется ощущение того, что ты, именно ты, участвуешь в мировой истории не голосованием и не демонстрацией лояльности или нелояльности власти с плакатом в руках, но делом, самым главным делом твоей жизни, делом, которое за тебя не сделает никто, — стихами, твоими стихами.

Подобная вложенность отдельной человеческой судьбы в космические по своим масштабам процессы приводит к пониманию их со-равности, к паритету микро- и макрокосмов. И дело не только в том, что человек — мера всех вещей, но и в том еще, что человек — единственный смысл, наполняющий мир, живая «мыслящая мысль», по Аристотелю, видящая и слышащая, чувствующая и понимающая себя во всем:

Ты вот что, не грусти. Когда я сам печален —Смотрю на облаков по небу легкий бег,

И блеск их белизны так чист, так изначален,Как будто выпал снег, как будто выпал снег.Воздушною рекой, сомлев, земля объятаИ словно видит сны дневные наяву,И хочется вот так — с рассвета до заката, —Все позабыв, примять шуршащую траву.Ты вот что, не грусти. Когда за голубою

Небесною волной придет другой чередИ мир затопит мрак — я помню… я с тобою…На звезды погляди, на их прозрачный лед.

А несколько раньше:

Кто мы здесь? — Случайные свидетели?Но тогда зачем глядят на насСверху, словно ждут, чтоб им ответили,Пристальные миллиарды глаз?