Новый Мир ( № 4 2013)

Сельвинский действительно начинает стихотворение как очевидец. При этом поэт ставит под сомнение не только известные в народе версии исторических событий, но и отражение этих событий в средствах массовой информации. Сельвинский предстает перед читателем одновременно как поэт и как свидетель, пришедший на место расстрелов, чтобы увидеть своими глазами и задокументировать преступления, содеянные нацистами. Если принять во внимание неразрывность традиций еврейской поэзии с библейских времен и сквозь века истории и культуры, в стихотворении «Я это видел!» слышатся отзвуки «Сказания о погроме» — русского перевода поэмы о Кишиневском погроме великого новоивритского поэта Хаима Нахмана Бялика «Беир Гагарего» (дословно:  «В городе резни», 1904). Классический перевод Владимира (Зеева) Жаботинского был опубликован в 1911 году, к 1922 году переиздавался шесть раз и был более доступен молодому Сельвинскому, чем оригинал на иврите. Начало поэмы Бялика пульсирует сквозь первое четверостишье Сельвинского. У Бялика в переводе Жаботинского:

 

...Встань, и пройди по городу резни,

И тронь своей рукой, и закрепи во взорах

Присохший на стволах и камнях и заборах

Остылый мозг и кровь комками; то — они[37]

.

 

У Сельвинского:

 

Можно не слушать народных сказаний,

Не верить газетным столбцам.

Но я это видел! Своими глазами!

Понимаете? Видел! Сам!

Вот тут — дорога. А там вон — взгорье.

Меж ними вот этак — ров.

Из этого рва подымается горе,

Горе — без берегов.

Нет! Об этом нельзя словами...

Тут надо рычать! Рыдать!

Семь тысяч расстрелянных в волчьей яме,

Заржавленной, как руда[38].

 

Стихотворение Сельвинского дышит памятью о иудейской библейской культуре — словами пророков и тропами псалмов. Сельвинская интонация непознаваемого отчаяния созвучна с переданной Жаботинским, писателем и сионистом, концовкой поэмы Бялика, где свидетель призывается к тому, чтобы бежать в степь и вывернуть себя наизнанку в поминальных рыданиях:

 

Что в них тебе? Оставь их, человече,

Встань и беги в степную ширь, далече:

Там, наконец, рыданьям путь открой,

И бейся там о камни головой,

И рви себя, горя бессильным гневом,

За волосы, и плачь, и зверем вой —

И вьюга скроет вопль безумный твой

Своим насмешливым напевом...[39]