В прямом смысле
“Страшен русский юбилей, бессмысленный и беспощадный...”
Григорий Петров.
Короткие истории. — “Октябрь”, 2003, № 1.С “Октябрем” так бывает: бах — и вся проза удачная, во всем номере. И вся читается — не с напряжением, так с интересом. Петровские рассказы — все на грани фола, чуднбые да юродивые, как один из героев миниатюры “Пришелец”. Но в пошлость не срываются — замирают над пропастью, лепятся в сказово-сказочную мозаику, посылающую читателю — своим завораживающим, скоморошечьим свечением — пожелание не любви, так хоть жалости к ближнему. К персонажу хотя бы, соучастнику чтения.
Михаил Попов.
Любимец. — “Октябрь”, 2002, № 12.Битва Давида с Голиафом. Не ожидал, что в одной “Периодике” окажутся два писателя с небольшими, в общем, произведениями, написанными словно бы
Андрей Рудалев.
Апология религиозного. Полемика с журналом “Звезда”. — “Гиперборей”, Северодвинск, 2000/2001, № 3, 4.Три года назад культуролог и литератор Михаил Эпштейн задал в “Звезде” всем нам задачу: “К концу XX века русская культура оказалась на распутье, которое никак не сводится к политическому выбору, но предполагает радикальную смену ее религиозно-светских ориентаций”. Коротко говоря, Эпштейн призывает русскую культуру втиснуться в “какое-то среднее пространство между „идеалом Содома” и „идеалом Мадонны”” или, добавлю от себя, окончательно, кажется, обжить известные стихи Блока о России. “Говоря о напряженной полярности, дуализме русской культуры, — пишет оппонент, — автор сам попадает под чарующее обаяние крайних координат”. И далее Рудалев просит культуролога не принимать хворь за характеристику,
Борис Рыжий.
Стихи. Публикация Б. П. Рыжего и Ирины Князевой. — “Знамя”, 2003, № 1