Новый Мир ( № 5 2011)

Тема смерти была для Моррисона центральной. (“Странно, что смерть так пугает людей. Жизнь ранит много более смерти. Когда она приходит, боль кончается. Да, я считаю, что она друг...” — Джим Моррисон.) Эта, говоря современным языком, “готичность” дополнительно подогревает его популярность в наши дни. Увы, смерть интересовала его не только отвлеченно. Была в нем странная и противоречивая тяга и к истерическим суицидальным эффектам. Всю свою жизнь он пугал окружающих опасными манипуляциями с ножами, ножницами, бритвами и прочими колюще-режущими предметами и одновременно панически их боялся. Но и вся его жизнь в целом — это история целенаправленного саморазрушения, словно души мертвых индейцев настойчиво звали его за собой.

Кстати, та же Патриция Кеннели утверждала: “Он плохо переносил боль. Но боль для него, как и для многих других, была источником творчества. Мне кажется, он считал, что если ему не будет больно, то он перестанет творить... И он причинял боль другим, потому что боялся, что ему самому будет больно. Ему было трудно принять любовь, потому что у него ее никогда не было, и он не считал себя достойным любви”. Боль внушала Моррисону не только страх — она притягивала его как магнит. Для него боль была главным козырем в противостоянии реальности. “Люди страшатся самих себя… в особенности своих чувств. Люди рассуждают, насколько велика сила любви, но это чушь собачья. Любовь ранит. Чувства беспокоят, выматывают. Людей учат, что боль опасна и зла. Как же они могут чувствовать любовь, если им вообще страшно чувствовать? Боль нужна, чтобы разбудить нас. Люди стремятся скрыть свою боль, но это неправильно. Проходя через боль, вы чувствуете свою силу. Вот что важно. Боль — это ощущение, а чувства — это часть вас самих. Часть вашей реальности. Если вам за них стыдно и вы их прячете, вы позволяете окружающим уничтожать вашу реальность. Вы должны отстаивать свое право чувствовать боль” — так говорил Моррисон.