Новый Мир ( № 6 2000)

Упоминаемая статья Ирины Роднянской “И Кушнер стал нам скучен...” (“Новый мир”, 1999, № 10) была в свою очередь направлена против полемической статьи Н. Славянского “Театр теней. Поэзия Александра Кушнера” (“Москва”, 1999, № 5).

С. Ломинадзе.

Слезинка ребенка в канун ХХI века. — “Вопросы литературы”, 2000, № 1, январь — февраль.

Темпераментная полемика со статьей Карена Степаняна “„Борис Годунов” и „Братья Карамазовы”” (“Знамя”, 1999, № 2), а также с составителем “Периодики”, который откликнулся на эту статью следующим образом: “Убитый в Угличе царевич Димитрий. Умерший в якобинской тюрьме десятилетний Людовик ХVII. Иван и Алеша Карамазовы беседуют в трактире. Среди прочего исследователь обращает наше внимание на то, что известное и, как правило, некритически воспринимаемое высказывание о „слезинке ребенка” вложено Достоевским в устаперсонажа

(Ивана), обладающего своим специфическим мировоззрением, не тождественным авторскому” (“Новый мир”, 1999, № 6).

С. Ломинадзе утверждает, что А. Василевский

фактическине прав, поскольку имеетсяполное смысловое сходство

высказывания о слезинке ребенка, вложенного Достоевским в уста Ивана, с одним высказыванием самого Достоевского из его знаменитой Пушкинской речи 1880 года (правда, тут вместо ребеночка у Достоевского фигурирует старый генерал — муж Татьяны). С. Ломинадзе, торжествующе указывая на этот общеизвестный факт, конечно, прав — но только на уровне литературоведческой арифметики. Дважды два безусловно равняется четырем, но литературоведение, как и математика, к счастью, на этом не кончается. Приходится напомнить, что одно и то же на первый взгляд высказывание не равно само себе, если встречается в принципиально разныхконтекстах. В художественном произведении о братьях Карамазовых “слезинка ребенка” является частью умозрительной Ивановой конструкции, включающей в себя пресловутое “возвращение билета” и проч. А у Достоевского? Ломинадзе цитирует письмо Достоевского Н. А. Любимову, в котором романист так характеризует Ивана: “Мой герой берет тему, по-моему, неотразимую: бессмыслицу страдания детей — и выводит из нее абсурд всей исторической действительности” (ХХХ, кн. 1, 63). По этому поводу Ломинадзе замечает: “„Отрицание смысла исторической действительности” Достоевский на той же странице письма решительно отвергает, но в „неотразимости” темы „бессмыслицы страдания детей” убежден, как видим, безоговорочно”.