Кстати, на упомянутой выше карикатуре Петра Троянского изображен среди прочих профессор-фольклорист Евгений Аничков. В дневниковой записи 1913 года Блок упоминает о фонографе, “машине для записывания разговоров”, которая была дома у Аничковых. Но ни Аничков, ни еще один хороший знакомец Блока, критик А. Измайлов (у которого тоже был фонограф), — поэта не записали…
Итак, сеанс продолжался более часа, было записано 15 стихотворений, из которых до нас, как слышим, дошло одно целиком и фрагменты двух других. Еще в 1940 году, когда блоковские валики попытались прослушать, специальная комиссия и сам Бернштейн признали их “не поддающимися для воспроизведения”.
“…Валики стерты до предела”. Только чуть слышный шелест — и все.
Дело в том, что в течение долгого времени голос Блока был
Любая попытка их реставрации стала бы еще одним губительным воздействием на хрупкие восковые бороздки.
Но вот в середине 1966 года в реставрационной аппаратной Студии грамзаписи Шилов вместе с О. Шорр, Н. Нейчем и Г. Булочниковой получили-таки первую магнитную копию фонограммы одного из валиков. Далее продолжили работать уже с ней. И Блок зазвучал!
“…Сначала захватывала музыкальная ритмичность. Я понял, что имел в виду один из современников поэта, говоривший о том, как „мучительно хорошо” выдерживал Блок в своем чтении паузу. Потом я услышал и те „вздрагивания” голоса, о которых знал из мемуарной литературы. На первый взгляд противоречивые свидетельства современников: „упоительное чтение”, „бесстрастная ровность голоса в самых, казалось бы, патетических местах” — теперь объединились в моем сознании”, — пишет в своей книге Лев Шилов.
В процессе реставрации Шилов показывал то, что получается, современникам Блока и даже записал на магнитофон свидетельство Чуковского, который, повторюсь, присутствовал на записи: “Похож. Голос-то похож. И тембр, тембр похож…”
По совету Андроникова Шилов включил это свидетельство в ткань пластинки о Блоке, внутрь самой записи. Но