Новый Мир ( № 6 2008)

8. Бриттена я начал слушать тогда же, когда и Стравинского. В школе у меня был виниловый комплект “Дидоны и Энея” Перселла (которых Бриттен “осовременил”) на трех сторонах двух пластинок и “Рождественские песни” (или гимны? — не помню) уже одного Бриттена. Но все равно долгое время я его воспринимал именно так — в связке с Перселлом, совсем как Бизе — Щедрин. Такое развитие (осмысление, заигрывание) традиции и есть один из основных конструктивных приемов поэтики Бриттена.

Тромбы и сгустки, возникающие в пустоте, и есть отсылки или цитаты, оммажи предшественникам и пастельные пастиши, а проволока, намотанная вокруг, — это, вероятно, то, что здесь уже от самого композитора.

9. По выразительности пейзаж на лице Бриттена может сравниться с ландшафтом на лице Беккета.

10. Самое важное — отчего тебе хочется слушать ту еще не слушанную музыку или эту? Насколько ты становишься жертвой литературной основы, либретто, программы, программки, оформления дисков, насколько ты являешься рабом фонетики, из которой состоит имя композитора и название его произведения?

Это же как подпись у скульптуры или инсталляции, то есть нечто, извне привнесенное, но исподволь становящееся сутью. Между тем внутри меня всегда зреет соревновательное отношение к чистоте восприятия. Идеальное слушанье в этом смысле — анонимное прослушивание радиостанций, транслирующих классическую музыку, — там этого безымянного филе и развороченного виноградного мяса сколько угодно. Но почему такое прослушивание никогда не оставляет ощущения сытости и может звучать только фоном? Ибо если в книге нет первых страниц или она лишена обложки, инвалидность ее непреодолима, восприятие меняется и никогда не окажется таким, как если книжка была бы цела.

11. Нельзя сказать, что музыка Бриттена сложна для восприятия, но легкой ее тоже не назовешь; трудно назвать ее особенно мелодичной, однако авангардности в ней меньше, чем укорененности в классике. Опусы Бриттена сплошь

состоят из недостаточности, из недостроенности, из многоточий и разомкнутости, асимметричности и асимметрии, как если композитор намеренно забыл

закрыть вторую скобку и из нее дует и даже сквозит... но при этом Бриттена сложно назвать формалистом. Внешнее здесь не тяготеет, и Бриттен не особенно озабочен внешним, просто у него бэкграунд такой — серо-буро-малиновый, как задний задник в оперном спектакле; как то, что в толще, на которую уже не попадает солнце, и из-за этого морской соленый вкус становится особенно солоноватым.

Но не как кровь, а как сукровица.