— Ну да. В Монголии. Видите ли, немцы надеялись выйти там на связь с древними. Они полагали, что там место силы, место, где можно разговаривать с изначальными сущностями, что Ахилл может услышать их и вернуться, если как следует попросить. Забавно, верно? Столько усилий потратить на то, чтобы проникнуть в Агарту, когда место силы было у них здесь, буквально под самым носом... Вход в Аид. Здесь, совсем рядом. Они не читали Хоммеля, понимаете? Хоммель выпустил свой труд позже, в восьмидесятом. Но ведь история исследования культа Ахилла в Причерноморье насчитывает без малого двести лет. Они, впрочем, вообще не склонны были к рассуждениям. Понятное дело: рацио — это ведь не Ахилл. Рацио — это Аполлон. Древние силы, в вечной схватке между собой. Два начала. Неудивительно, что... У вас ведь скреблись под полом мыши?
— При чем тут мыши?
— Мыши — посланцы Аполлона. Лазутчики. Вы же помните, в “Илиаде” Ахилл пал именно от руки Аполлона. Вечный преследователь. Вечный враг. Он чуял, что Ахилл где-то поблизости. Вот и выслал свое воинство. Присматривать за ней.
— За кем?
— Вы что, не поняли? — Он чуть наклонил чашку, я видел, как кофейная гуща сдвинулась с места и поползла по стенке. — Кто, как вы думаете, жил тут у вас все это время? Но он зря тревожился, Аполлон. Она пришла, чтобы забрать его. Он вернулся, и она пришла, чтобы его забрать.
Я молчал.
— Я сразу понял, сразу, как увидел ее.
Я молчал.
— Вам повезло. Она отнеслась к вам… по-человечески. Даже более того. Она ведь одарила вас своей благосклонностью, нет? Вы просто еще не поняли, насколько вы теперь… насколько малоуязвимы, насколько… Ну, правда, и я сделал все, что мог. Чтобы он ушел спокойно. Чтобы не натворил бед. Это страшно, когда поднимается Ахилл.
Я молчал.
Где-то там, на грани слуха, урчал мотор подъезжающей машины. Потом стих.
Он сидел спиной к окну и не видел, как спокойные люди выходят из машины, освещенные рубиновым светом задних огней, как разговаривают с толстой, в красном пуховике, Зинаидой Марковной, которая кивает толстым подбородком в нашу сторону, как открывают калитку и идут по дорожке, чуть ссутулившись из-за утреннего холода.
Я сказал:
— Мне очень жаль.
— Жаль? — удивился он. — Почему?
Мне и правда было очень жаль.
Спокойные люди поднялись на крыльцо. Один из них протянул руку к звонку, но передумал, потому что увидел меня в окне.
Я сказал:
— Извините.
И встал из-за стола, чтобы их впустить.
Он тоже сказал:
— Извините. По-моему, это за мной.
И тоже встал из-за стола.