Новый Мир ( № 6 2011)

Вечер удался на славу, Пэрри провожает подругу и трогательно объясняется в любви, обещая завтра вернуться. Но тут его на улице охватывает жесточайший приступ болезни, он бежит от Красного Всадника — страшного видения, преследующего его весь фильм. Изрыгающий огонь и ужас Красный Всадник загоняет его ровно на то место под мостом, где пытался покончить с собой Лукас и где Пэрри спас его от верной смерти. Появляются те же молодчики и до полусмерти избивают кроткого и от души благодарящего их Пэрри (уж не за то ли, что они не ведают, что творят? не беда — Пэрри ведает). Джек на следующий день находит блаженного Моисея нью-йоркских трущоб в больнице в состоянии кататонии. Он кладет рядом с Пэрри знакомого нам Пиноккио. Во время бурного объяснения с коматозным Пэрри Джек продолжает настаивать, что никакого Грааля нет, все это чушь и он пойдет на воровство только ради Пэрри, которому эта чертова чаша была так нужна. Вряд ли бы он сам толком смог объяснить, зачем он это делает, — Пэрри уже овощ, сам Джек в сказки не верит, к чему тогда вся эта дичь и сугубая нелепость? Но привычная система координат тут неприложима. Джек нутром чует: это единственное, что необходимо. Он отправляется в дом миллионера на Пятой авеню и крадет чашу (роль замка, штурмуемого бесстрашным Джеком, исполнило нью-йоркское здание старого арсенала). Попутно вызывает «скорую» и спасает от смерти хозяина чаши, который в этот момент пытался отравиться. Вернувшись в больницу, Джек ставит чашу святого Грааля на грудь друга, и — о чудо! — тот просыпается и выходит наутро из гробницы кататонии. «Любовь побеждает все», — вслед за Вергилием повторяет Энн (Эклога X): «Omnia vincit amor et nos cedamus amori» («Все побеждает любовь, и мы любви покоримся»). Конец этого великолепного фильма таков. Джек и Пэрри лежат голыми в Центральном парке, Пиноккио между ними, они воют по-собачьи в ночное небо и густо затягивают песнь. Над Нью-Йорком живописный салют. Конец.

Заглавный эпизод, разъясняющий название фильма, происходит в том же Центральном парке: Пэрри рассказывает притчу. Жил-был король. Когда он был мальчиком, он уходил в лес, чтобы доказать свою храбрость и стать достойным короны. Однажды ему было прекрасное видение: из полыхающего огня явился святой Грааль, исцеляющий души людей, и голос сказал мальчику, что он будет его хранителем. Но мальчик был ослеплен другими видениями — жизни, полной могущества, богатства и славы. И на один короткий миг он почувствовал себя непобедимым, даже Богом. Он потянулся вперед, но Грааль исчез, и руки обожгло пламя. Он вырос, но раны не заживали. Жизнь потеряла смысл, он никому не верил и устал от этого безверия. Не в силах любить и быть любимым, король начал умирать.

И вдруг в замке появился дурак. Откуда ему было знать, что перед ним король! Он увидел просто одинокого, глубоко несчастного человека, которому нужна помощь. И дурак спросил: «Что тебя мучает?» — «Я хочу пить», — был ответ. Тогда дурак взял стоящую рядом кружку, наполнил ее водой и дал королю. И пока он пил, старинные раны стали заживать. Он с изумлением посмотрел на свои измученные руки и увидел, что в них сияет святой Грааль, которого он искал всю жизнь. «Его тщетно пытались найти самые умные и самые смелые, как тебе удалось?» — «Не знаю, — сказал дурак. — Я знал только, что ты хочешь пить».

Простая потребность — хотеть пить — и соответствующий ей естественный жест, удовлетворяющий эту потребность, — дать напиться. Ничего более. Но наивность этого жеста очень трудна для экспликации. В нем простота, законченность и неделимость. Завершенность смысла. Подношение воды — от души, без задней мысли. Помыслы дурака чисты, как слеза младенца, то есть даже и помыслов никаких нет, а есть непосредственная реакция на чужое страдание и протягивание руки в помощь точно так же, как наша рука отдергивается, когда касается огня. В чем здесь хитринка? Притча — косвенное выражение смысла там, где непосредственное незавуалированное обращение невозможно. А притча о короле-рыбаке — об истинности и торжестве именно такого живого непосредственного слова. Как это понимать? Дело в том, что сердцевина притчи, рассказанной Пэрри, — просьба дать воды и ее немедленное удовлетворение — не часть притчи, а сама эта притча — часть этого заключительного обмена жестами. Парабола огромного и мучительного пути и тугая дуга околичного повествования, замыкающего начало и конец, мечту и действительность, располагается между просьбой и исполнением, встраивается вроде буферной смычки между вагонами реплик.