Поэтому полнота восприятия жизни воплощается у Веры Павловой и в умении воспринимать, открывать себя как сложное единство, не выбирая — “кожа” или “душа”. И хотя тело для нее знаменует высшую целесообразность бытия, в ее стихах не существует противопоставления Евы и Психеи. Чего больше? Ничего не больше. Ведь только когда “посеешь душу — пожнешь любовь”. Душа — это первое, что устремляется навстречу любимому человеку, что мы сразу отдаем ему. А может быть, тело? Что откликается первым на любовь — душа или тело? Поди разберись.
Влюбилась, но не по уши — по пояс.
А выше пояса — сплошная совесть.
Сними ладонь с моей груди, любимый
Моей бессовестною половиной!
И любовь у Павловой — одна из основных форм неуемной жизненной энергии, жажда пережить все многообразие чувств. Все по максимуму: и жизнь, и любовь, и творчество. И “желать меньшего — / самоубийство”. Она верна себе, и в этом ее неопровержимая логика и достоинство.
Кой-кого просила,
что греха таить,
чтобы дал мне силы
больше не просить,
но просила больше:
Но вскрикивала:
Вместо
Не случайно в стихах Павловой часто появляется образ плывущего против течения. Ведь это очень тяжело — оставаться собой. От этого бывает больно и себе, и окружающим. Но надо. Поэтому “я плыву по-собачьи / против течения слёз”. По-собачьи, потому что как умею, так и плыву. А никто нас не учил, как оставаться собой и что для этого делать. И нечего принимать здесь гордые позы. У Веры Павловой и нет гордых поз и пафосных слов. Ее жизненный принцип “раствориться, / чтобы остаться навек”. Это единственный способ для человека, чтобы “душа сбылась”, и единственный путь для поэта, чтобы его творчество было подлинным.
Любовная ситуация в ее стихах нередко дается зрительно, с обращением по всем пяти чувствам, с подробным описанием телесности. Для нее характерна не недосказанность, а скорее наоборот — стремление сказать именно о том, о чем в стихах до нее не говорилось. Эта новизна проявлена не только на тематическом уровне, но и в лексике, и в строении стиха.