Думаю, со стороны это была неловкая, странная картина — маленький человек ползет по полю, а навстречу ему шагают журавли.
Первым, кто заметил неловкость, был передовой журавль.
Взмахнув крылом, он остановился, замерли на месте его товарищи.
Ползти стало стыдно, и я поднялся. Теперь они ясно видели меня, грязного и мокрого, и могли, конечно, понять, что я им ничего не сделаю, а ползу так, по глупости, чтоб поближе поглядеть.
Не знаю уж, что они увидели и поняли, но только дружно открыли крылья и, медленно поднимаясь над полем, стали выстраивать в небе клин.
— Колесом дорога! — вдогонку им крикнул я.
„Колесом дорога!” — так надо кричать улетающим журавлям.
Клин волновался, колебался над полем, уходил, утягивал за дальние леса. Огромным колесом лежала в небе журавлиная дорога”.
В рассказах Ю. Коваля, которыми практически открывается книга, есть то, что, на наш взгляд, могло бы отличать профессионала вообще, а писателя детского должно отличать особенно: зримость изображенного; прозрачная чистота и ясность речи; какая-то глубинная притчевая простота и при этом ровный, спокойный тон, сердечное тепло, так важные и взрослому читателю, но совершенно необходимые ребенку.
Подборка рассказов Ю. Коваля служит камертоном ко всей книге, проникнутой духом дружелюбия и радости.
Вот зарисовка Г. Снегирева о дятле в зимнем лесу — о крепкоклювой, нарядной птице, у которой “под деревом навалена целая куча вышелушенных сосновых шишек. Это — кузница дятла. Дятел засунет шишку в расщепленный сук, все семена выклюет, пустую шишку вниз сбросит и летит за другой”.
Вот рассказ В. Коржикова про лисичку-огневку, что, как пламя на снегу, вспыхивает “перед золотистым стожком”.
Это проза поэтов: зоркая к деталям, метафорически насыщенная.
А вот воспоминание В. Берестова: “Помню, как в детском саду на шкафу заметил стопку номеров „Мурзилки” за прежние годы и сразу потерял интерес к играм и прогулкам. Я притворился больным, остался один, пододвинул к шкафу стол, поставил скамеечку, взобрался на нее и — о, счастье! — достал со шкафа журнал и раскрыл его прямо на странице с рисунками Чарушина”.
А рядом те самые рисунки: лохматый, длинноухий щенок и чарующая своей добротой и обаянием наседка, с человеческим любопытством взирающая на бегущих мимо нее, весело попискивающих цыплят…