Новый Мир ( № 8 2004)

И даже исповедуюсь — в театре.

Дай занавес и загони мой дух

в мой собственный мешок, в мою тюрьму!

Чтоб я взмолился о Твоем приходе.

Два года назад наше телевидение впервые показало последнее, записанное в 1992 году интервью актера Евгения Леонова. Зритель знал, что незадолго до того артист был даже не при смерти, а скорее

зажизнью. Несколько недель он лежал в коме, потом ему в Германии сделали сложнейшую операцию, и потом — ужеизмененный— он еще играл и играл свою бессмертную роль в “Поминальной молитве”. Интервью записывалось где-то в фойе театра, Леонов сидел, подперев ладонью голову, говорил неторопливо и тихо, как-то очень по-домашнему, чуть-чуть подшучивал над собой, над самим жанром “телевизионной беседы”, в котором он, совсем немедийный, как сейчас принято говорить, человек, оказался. И периодически обращался к не отпускавшей его темевозвращения. Видно было, что она его не отпускает. Я записал это интервью на пленку и переписываю фрагмент из него дословно, со всеми паузами: “…В общем, я был в той ситуации, откуда возврата нет. Многие говорят, что меня спас Бог. Может быть, так… Потому что я теперь стал верить… (длинная пауза)… не в Бога, я так переделаться быстро не могу… А в то, что выше закона может быть любовь, выше права — милость, выше справедливости — может быть… прощение”.

Я, помню, услышав, застыл. Кто продиктовал ему этот простой и сильный духовный посыл, как будто выхваченный из проповеди священника, кто? Как и откуда это вырвалось?

В некоторых поздних стихах Добрович прорывается, приближается к той ясности сознания извечного “конфликта” поэта с надмирным, которую когда-то так просто запечатлел в своей стихотворной “Беседе” Семен Липкин:

— Я и верил в Тебя, и не верил в Тебя,

И не в том ли я грешен, свой дух погубя?

— Уходя от Меня, ты ко Мне приходил

И, теряя Меня, ты Меня находил.

В те счастливые мгновения, когда Анатолий Добрович или его альтер эгоприходит,— из-под руки вылетают беспощадные и замаскированно-простодушные стихи, прочитав которые удивляешься совсем по-старинному: они как будто были всегда и живут сами по себе. Несмотря на всю их “домашность”.

…Мне надо в секцию у-шу. Я вял, сутул и невынослив.

Я плохо голод выношу. Я отношу дела на после.

Я кто? — Стареющий еврей, гораздый становиться в позы.

Читатель ждет уж рифмы “слезы”? Вот-вот. Лови ее скорей.

Я не отзывчивей трески. Сребролюбив. К друзьям завистлив.

В моих стихах так мало мысли,

что срам печатать их, стишки.

Я говорю себе: терпи. Своих, чужих. Жару, простуду.