Новый Мир ( № 8 2004)

Жену-пилу, себя-зануду. Лишь весть Господню не проспи.

А весть — она и есть: “Терпи”.

Я буду, Господи, я буду.

(Из цикла “Род возвращенья”, 1988 — 1999)

В эти же времена Добрович создает виртуозно-громоздкий верлибр, начинающийся словами “Я легко уменьшаюсь до муравья или комара, я побывал / ими в прежней жизни, я верю в прежнюю жизнь…”. В этих сюрреалистических стихах он пишет о том, что в прежней жизни был сперва человеком, а потом уже насекомым и что именно среди насекомых перестал-де “верить в Бога всеблагого”. Бытование термитных и впрямь чудовищно: начинять живую добычу чужими личинками, чтобы они в ней росли и питались качественной плотью, — ужасно! А самки многих млекопитающих, в экстремальных ситуациях пожирающие своих детенышей? А земноводные? Кстати, интересно, знает ли Добрович, почему, с православной точки зрения, называть домашнее животное человечьим именем — грех? Но Бог с ними, с термитами. В этом талантливом, энергичном стихотворении вся вторая часть посвящена тараканам — тому, что, например, морим мы их с тем же (!) чувством правоты и необходимости, с каким… нацисты травили евреев. Ни много ни мало. И в довершение автор, то бишь лирический герой Анатолия Добровича, старательно и долго смывает струей горячей воды забредшего в ванну прусака. Сработанности этого пассажа и накалу самобичевания позавидовал бы Василий Розанов (который хвалился в одном из своих “коробов” милосердным вылавливанием тараканов из умывальника):

…Я долго не перекрывал воду, чтобы

она настигла и сожгла его там, внизу. Меня трясло:

от сознания своего могущества и в то же время от

живейшего сострадания. Бог всемогущ, это правда, но не

всеблаг, Он сострадает садистически.

Возможно, Он тоже был насекомым — в Своей прежней

жизни.

Какое дотошное описание и какой финальный сюрприз!

Зато вот в не менее сюрреалистическом раннем стихотворении “В углу подвала” поэт сострадает без всякого могущества и садизма: он жалеет картофельные тяжи, дрожащими головами лезущие к свету от своих сморщенных стариков-картофелин:

…“Не брезгуй, человек, не уходи!

Они живые, это наши дети.

Мы долго их держали у груди,

но нам истлеть, а им — пожить на свете.

Ты приглядись: они милее всех.

Не повреди их, Бога ради…”

Я не ушел. На корточки присев,

побеги тоненькие гладил.

(Из цикла “Подоконник”, 1955 — 1962)