А дорога все тянется и тянется, не была я здесь никогда. Поля заброшенные и все как будто под горку, и смеркается уже вроде, и туманом вдруг потянуло. Еле видно — вон ветлы шариками, там, верно, речка здешняя, Кудьма. Но мы едем дальше. Туман густеет.
— Ты, слышь, мелкая, на болоте сейчас — не кричи и не шуми, пбоняла? От нас с дядькой не отставай, в оба смотри. Или вообще в машине сиди, неча тебе.
— Ну-у! — только и выдавливаю из себя от возмущения, но тут машина подмяла под себя хрусткий тростник — и остановились.
— Ну, тихо теперь, — говорит опять мужик и вылезает.
Я вылезаю тоже, вдыхаю холодный туман, ежусь и подхватываю свои бродни.
“Идем!” — машет рукой чужой дядька и двигает вперед уверенной и даже легкой походкой, за ним мой дядя с ружьем, а потом я. Перед нами — стеной камыши, все выше меня, с лопнувшими свечками. Они тонут в тумане, и я понимаю: перед нами — безграничное море камышей, болотистых пустошей, луж и озерков с чистой водой. Здесь обязательно должны жить утки.
Но тихо, не слышно ни крыльев, ни кряка. Чужой дядька удрал далеко, мой еще как-то виден в тумане, и я спешу, чтоб не отстать, с трудом перекидываю негнущиеся в сапогах ноги. Вдруг понимаю, что дядьки остановились, и замираю тоже.
Чужой — курит: ядовито-красная точка светится из тумана.
— Всегда тут были. Как пить дать — верное место. Значит, чаглавские уже побывали, спугнули, — говорит глухо.
Я отдуваюсь, пытаюсь подвязать полы плаща.
— Слышь, мелкая, ты не топай тут, а то в машину ща сядешь. Утка не дура, он тебя за километр услышит.
Я дуюсь, но молчу: хоть он и чужой, а вдруг мой дядя его послушает и правда отправит в машину? И дядя — точно! — смотрит на меня как-то странно, и мне страшно становится, опережаю, пока ничего не сказал:
— Не-е, дядь Саш, я не хочу, я с вами, я заблудиться боюсь!
— Вот заурсила, — грубо, непонятно и оттого жутко процедил чужой. — Мамка, знать, тебя мало по жопе порола. — И сплюнул сквозь зубы.
Я совсем уже почти в рев, но мой дядя добрый, он говорит:
— Тихо. Смотри: если заплутаешь — вон наверху огоньки, видишь?
Поднимаю глаза — в тумане что-то слабо мерцает красным, высоко и неясно.
— Это на вышках. Ты к ним спиной повернись и иди. Машина наша там... Как выйдешь из камышей, зови, услышим.
Я успокаиваюсь, киваю.
— А что это за огни?
— На радиовышках.
— Тут радио передают?
— Передают, тока не наше, — буркнул чужой.
— Это не обычное радио, здесь частота, на которой подводные лодки переговариваются, — говорит мой дядя, и я не понимаю, кто из них надо мною глумится.