Вот почему важен многочасовой спектакль, чья основа счастливо избежала бездушного постмодерна (на который, справедливости ради скажу, Том Стоппард вообще-то падок), потому что основа его, “Былое и думы” Александра Герцена, оказалась столь мощно заряжена эпическим началом, что даже и многомудрая переделка первоисточника не убила его первородный дух.
Кстати, подобная трилогия в истории русского театра уже существовала — разумеется, я имею в виду “Большевиков” Михаила Шатрова, поставленных Олегом Ефремовым в “Современнике”.
На этом спектакле видел точно такие же лихорадочно горящие глаза актеров и зал, в едином порыве встающий под финальное исполнение “Интернационала”. Как символично, что “Интернационал” исполняют и в “Береге Утопии”, но, правда, уже с прямо противоположным знаком. Хотя глаза актеров-заединщиков точно так же горят светом общего дела и общего смысла. Форма здесь важнее содержания, потому что только неформат, перпендикулярный коммерческой надобе, настоянный на эпике, способен щипцами количества (диалектично переходящего в иное качество) вытащить зрителя из бытовухи.
Лев Додин не зря уже долгие годы предпочитает ставить в Малом драматическом широкоформатные, многосерийные постановки из русской прозы.
Недавняя премьера эпоса “Жизнь и судьба” по роману Василия Гроссмана, ставшего важным, знаковым событием последнего времени (что рядом поставить?-— вот разве что “Берег Утопии”), милее мне побед на всех каннских и оскаровских фестивалях мира.
Впрочем, и за бугром понимают: жизнь теперь стала настолько разнообразна и быстра, что человека следует выдирать из сиюминутности эпическими объемами. Не зря лауреаты западных литературных премий толстеют и разбухают год от года. Ну а режиссеры, еще до конца не утратившие художественных амбиций, воюют с продюсерами прежде всего за хронометраж. Я Гарри Поттера не читал, но скажу, что и он от тома к тому растет не только от ребенка к юноше, но, кажется, и количеством страниц, нет?
Эпос может рядиться в одежды телевизионного мыла, но и здесь каждый вечер в час назначенный зритель приникает к традиционной истории с архетипическим “продолжением следует”.
Эпос может мимикрировать и под трэш, как у Квентина Тарантино, и под брехтовское отстранение, как у Ларса фон Триера, однако, несмотря на скорости жизни и клипового мышления, потребности человеческие остаются такими же, как и раньше. Зря, что ли, Бродский как-то обронил, что всерьез можно говорить только об истории костюма?