Новый Мир ( № 8 2010)

И только уже в 2008 году мне попалась интереснейшая книга, изданная еще в 1991-м, — “Охотник вверх ногами”, автор — Кирилл Хенкин. Он пишет о своей работе в довоенном НКВД, но главным героем повествования является его друг — знаменитый советский шпион Вильям Фишер (известный под именем Рудольф Абель).

А теперь я считаю уместным привести вот какое соображение. Не мною первым замечено, что поэты-самоубийцы, как правило, предупреждали читателей о своих роковых решениях.

Есенин:

 

И вновь вернуся в отчий дом,

Чужою радостью утешусь,

В зеленый вечер под окном

На рукаве своем повешусь.

 

Маяковский:

 

Все чаще думаю —

не поставить ли лучше

точку пули в своем конце.

 

В этом отношении не была исключением и Марина Цветаева, в 1939 году она писала:

О, черная гора,

Затмившая весь свет!

Пора — пора — пора

Творцу вернуть билет.

Отказываюсь — быть.

В Бедламе нелюдей

Отказываюсь — жить.

С волками площадей

Отказываюсь — выть.

С акулами равнин

Отказываюсь плыть

Вниз — по теченью спин.

Не надо мне ни дыр

Ушных, ни вещих глаз.

На Твой безумный мир

Ответ один — отказ.

 

Так вот, в книге “Охотник вверх ногами” я впервые обнаружил прямой ответ на такой вопрос: что именно послужило непосредственным поводом самоубийства Марины Ивановны Цветаевой?

Хенкин пишет:

“Историю эту я слышал от Маклярского. Мне ее глухо подтвердила через несколько лет Аля. Но быстро перестала об этом говорить.

Сразу по приезде Марины Ивановны в Елабугу вызвал ее к себе местный уполномоченный НКВД и предложил „помогать”.

Провинциальный чекист рассудил, вероятно, так: женщина приехала из Парижа — значит, в Елабуге ей плохо. Раз плохо, к ней будут льнуть недовольные. Начнутся разговоры, которые позволят всегда „выявить врагов”, то есть состряпать дело. А может быть, пришло в Елабугу „дело” семьи Эфрон с указанием на увязанность ее с „органами”. Не знаю.

Рассказывая мне об этом, Миша Маклярский честил хама чекиста из Елабуги, не сумевшего деликатно подойти, изящно завербовать, и следил зорко за моей реакцией…”

Алей именовалась дочь Цветаевой — Ариадна Сергеевна Эфрон.

А про Мишу Маклярского следует сказать подробнее. В послевоенные годы он был преуспевающим киносценаристом, а до войны служил на Лубянке и был непосредственным начальником Хенкина.

Один из приятелей моего друга Георгия Вайнера — юрист Александр Иванович Орьев начинал свой путь все на той же Лубянке. И вот он вспоминал, что незадолго до того, как его арестовали и отправили в лагерь, в их подразделении появился молодой, обаятельный сотрудник Миша Маклярский.