Новый Мир ( № 8 2010)

— Это было много лет назад. Я работал дежурным психиатром по городу. Нас вызывали в разные районы Москвы, от центра до окраин. И вот мужчина довольно молодой был задержан милицией, поскольку он бежал голый по шоссе Энтузиастов. Уже на окраине его задержали. Позвонили к дежурному по городу, и наша бригада приехала. Это было глубокой ночью, и с окраины было видно такое зарево, которое всегда бывает над центром Москвы. А этот задержанный (психоз у него был очень сложный), он хотел осчастливить все человечество. И в ту ночь, как ему показалось, пришло время всем людям раздеться и водить хороводы. Вот он, обнаженный, и побежал… Мы с ним поговорили в отделении милиции, стало ясно, что он нуждается в помощи. И санитары его под руки ведут от подъезда к нашей машине… А он с сожалением и снисхождением на нас поглядывает… Дескать, мы не просвещены и не понимаем, что творим. И вдруг он напрягся и стал смотреть в сторону центра города… И потом как заорет:

— Доктор!.. Доктор!..

Я бегу к нему.

А он показывает на зарево над Москвой и кричит мне, кричит:

— Вы не видите? Вот же они! Вот!

— Кто — они?

— Да зори коммунизма!

 

И наконец, третья новелла:

— У меня были друзья — муж и жена, Александр и Паола, и мы у них часто собирались. Они жили в старом монастырском доме на Красносельской. А под ними на первом этаже жил одноклассник моего друга, был он алкоголик, но очень симпатичный. И у него было чутье: когда мы там собирались, какая-нибудь компания, он — тут как тут. Сразу звонок в дверь… “Добрый вечер. Паола, миленькая, — трояк до завтра…” А сам заглядывает в комнату. Но никогда не входил. Ему наливали рюмку, он проходил в кухню и там выпивал. Благодарил и удалялся. И вот как-то был праздник… Он опять явился, и Паола отрезала ему кусок торта. Он, как всегда, прошел в кухню, съел угощение и стал прощаться:

— Спасибо огромное. Я никогда такого вкусного торта даже не пробовал. Вот я думаю, при коммунизме такой торт будут давать всем в каждом вытрезвителе.

 

В те времена я сблизился с Николаем Борисовичем Томашевским. Я дал ему прочесть свою статью “Гоголь. Человеческая трагедия”. Главная мысль там такая: Гоголь хотел стать русским Дантом и пытался осуществить некий, как ему казалось, грандиозный замысел — трилогию на манер “Божественной комедии”. Но успехом это намерение не увенчалось, и неудача привела нашего гения к мучительной смерти.

Николай Борисович (а он был специалистом по итальянской литературе) совершенно согласился с моей точкой зрения.