Новый Мир ( № 9 2005)

Это очень в духе Пушкина, с его умением критически анализировать и оценивать собственные поступки и переживания: “Воспоминание” (“Когда для смертного умолкнет шумный день...”) — переведенное Мицкевичем еще в 1828 году! — что это, как не исповедь и самооценка?

Прочел ли Пушкин сцену “Импровизация” в IV томе стихотворений Мицкевича? И когда? До чтения цикла “Отрывок”, включающего послание “Русским друзьям”, или сколько-нибудь позже, первым делом обратившись к циклу стихов? Вопрос не праздный — потому что сцена “Импровизация” и та, что за ней следует, должны бы вызывать у читателя сострадание автору, уважение к его искренности и способности судить себя. Так знал ли — или вспоминал ли — эти сцены автор стихотворения “...Он между нами жил...”?..

Что до автора повести “Египетские ночи”, то он тюремные сцены безусловно помнит. Размышляя о наличии в повести arriбere-pensбee, тайного подтекста, Ахматова записала: “Полагаю, что одна из тем, „La primavera veduta da una prigione”, дана Чарским, который знал обстоятельства импровизатора”34.

В приведенном выше ходатайстве Пушкин просил позволить Мицкевичу “возвратиться в Польшу, куда призывают его домашниеобстоятельства

”. “Я неаполитанский художник <...>обстоятельства

принудили меня оставить отечество” — так рекомендуется Импровизатор в первой главе; в конце этой главы Чарский обещает помочь поэту, который “надеялся в России кое-как поправить свои домашниеобстоятельства”. В контексте повести речь идет, видимо, об австрийском гнете, постигнувшем Италию и, вероятно, всерьез коснувшемся “неаполитанского художника”: перед Чарским не просто романтический бродяга, но изгой, оказавшийся на чужбине не по своей воле. Ни о какой тюрьме речи нет — но нет этого в повествовательном контексте, за ним Ахматова усматривает другой35. Осенью 1823 года Мицкевич был арестован и полгода провел в заключении за свою противоправительственную (“патриотическую”) позицию — этот опыт, сказавшийся в сцене “Импровизация”, и продиктовал многое в тех “жалобных песнях”, о которых в послании “Русским друзьям” говорится: “Пусть они возвестят вам вольность, как журавли предвещают весну” (та же мечта о “весне с запада” вложена в уста Пушкина в “Памятнике Петра Великого”).

С реальной судьбой Мицкевича и связано предположение Ахматовой, что “ключевая фраза”, раскрывающая “заднюю мысль” “Египетских ночей”, — это “Весна из окна темницы”, предложенная, как она думала, Импровизатору Чарским, за которым стоит Пушкин.

(Окончание следует.)