Нет ничего странного или вопиющего в том, что для поколения, родившегося в перестройку и позже, война — это всего лишь историческое событие. Странно то, что и этому представлению театры не соответствуют. В современном кино война представлена гораздо эффективней, по преимуществу переосмыслением истории: и великолепный фильм Месхиева “Свои”, сериальный “Штрафбат”, и “Звезда”, и “В августе 44-го”, белорусский шедевр Андрея Кудиненко “Оккупация. Мистерии” и даже “Война” Балабанова — фильм про другую войну. Кино успело перестроиться, поставляя новый, непостыдный продукт, приближающий современного человека к национальной трагедии. На фоне кинематографических шагов театральный организм выглядит как косный, застарелый, безынициативный, вглядывающийся в прошлое с помощью старых окуляров, старой, замутненной оптики. Как бы ни менялось время, в провинциальных и столичных театрах будут лепить все одно и то же: “Ты помнишь, Алеша”, “Давным-давно”, “Зори”…
“Голая пионерка” в “Современнике” по роману Михаила Кононова — единственное альтернативное высказывание о войне, наверное, со времен спектакля Анатолия Эфроса “У войны не женское лицо”. Режиссер Кирилл Серебренников предложил одну из возможных ниточек, вытянув которую можно заново соткать панораму “сороковых, роковых”. Сегодня невероятно актуальной стала тема войны и религии, войны и пробуждения веры. Рассказы о массовых явлениях лика Богородицы на полях сражений, религиозные мотивы в военной поэзии, коммунисты, которые в тылу открывают заброшенные церкви для безутешных вдов и надеющихся матерей, даже поразительный факт: основание в 1943 году Свято-Троицкого православного монастыря в Оренбуржье, в поселке Саракташ — единственный случай за всю историю СССР.