Вернувшись во дворец, император после недолгих размышлений, сопровождаемых спиритическими пассами над круглым столом, принимает правильное решение: он подписывает капитуляцию и отказывается от своего божественного происхождения. Потом к нему входит жена. Император трогательно помогает ей снять шляпку и сообщает, что больше — не бог. “Вам это мешало?” — вежливо осведомляется императрица. Затем они идут приветствовать детей, собравшихся в круглом зале. “А что стало с тем звукооператором, который записывал мое обращение к нации?” — спрашивает в дверях Хирохито. “Он совершил ритуальное самоубийство”. — “И вы не пытались его остановить?” — “Нет”. Пауза. На лице императрицы мгновенное замешательство. Мысль о том, что император должен бы, по идее, совершить нечто подобное, закрадывается и в голову зрителя. Но императрица берет императора за руку и настойчиво увлекает за собой вон из кадра, в частную жизнь, к детям… Титры. Конец.
Что это было? Кино о том, как повелитель, обладающий абсолютной полнотой божественной власти, взял да и отрекся от нее ради спасения жизней несчастных подданных? О том, как бог стал частным лицом, человеком как все? Не похоже. Скорее напоминает детский анекдот про психа, который таскал за собой коробок на веревочке. Доктор спрашивает: “Что это у вас?” — “Веревочка”. — “А что на веревочке?” — “Коробок”. — “Идите, вы свободны”. — “А, Жучка! Как мы их с тобой обманули!” Создается впечатление, что император в фильме просто обвел вокруг пальца наивных американцев: пошел на все их условия, публично объявил, что “больше — не бог”, — но разве родившийся богом может перестать быть им? И Хирохито, пусть и разжалованный официально до уровня “национального символа”, правил Японией еще тридцать лет, оставаясь религиозным оплотом нации. Живой бог потому и не сделал себе сэппоку, что, несмотря на отречение, он в глазах японцев остался богом, а посему обязан был и оставаться в живых. Так была сохранена исконная национальная модель власти, которая, надо сказать, искренне восхищает Сокурова. Правитель, которого все, от мала до велика, искренне признают божеством, избавленный от борьбы за власть и персональной ответственности за государственные решения, достигает, по Сокурову, такого уровня внутренней свободы и смиренного величия, что способен в критический момент спасти свой народ, просто прикинувшись юродивым в глазах оккупантов, просто разыграв этакую чаплиновскую клоунаду.