Новый Олимп

Дедал стоял у окна и мрачно смотрел в ночное московское небо, подсвеченное мегаполисом. Под окном, выходившим на проспект, сновали машины, подтверждая дурацкое измышление, напетое кумиром-однодневкой, о том, что Moscow never sleeps[18].

Жужжащий днём и ночью проспект раздражал, даже несмотря на то, что качественные стеклопакеты полностью исключали любые звуки улицы. Мастер видел мельтешение, он чувствовал его какими-то пятыми и шестыми чувствами. Это оказалось самым страшным наказанием – очутиться запертым в клетке посреди устроенного смертными столпотворения. И плевать, что «клетка» была пятикомнатной квартирой в сталинке с высоченными потолками. Плевать, что от суеты за окном можно было отгородиться шторой. Дедал не привык к такому существованию.

Он принимал одиночество в тишине, наедине с природой. Он принимал оживление и суету, если сам оказывался в неё включённым. Но одиночество среди чужой жизни доводило до исступления. Так, должно быть, чувствует себя манекен в витрине бутика, который почему-то остался закрытым после открытия всего торгового центра.

Такое сравнение окончательно вывело Дедала из себя. Не зажигая света, он прошёл на кухню, включил газ и поставил вариться кофе. После явления господина Луна Геркан сделал выводы и принял решение. В результате мастер переехал в эту треклятую квартиру и практически перестал общаться с живыми существами – будь то хоть люди, хоть нелюди. Вот уже несколько недель к нему допускались лишь Икар и Лобанов, изредка забегал Геркан со своим смертным приятелем, ну и сменялась выставленная сыном коровы охрана на этаже и у подъезда. Четверо визитёров и без того были ему не сильно интересны, а теперь надоели до смерти. Что до охраны, то с ней в принципе не о чем и незачем было говорить.

В КБ мастер выбирался теперь только в случае крайней необходимости, опять-таки под охраной и с соблюдением мер конспирации, которые превращали поездку в бесконечный ад.

У Дедала было всё, что необходимо для работы, любой его каприз исполнялся практически мгновенно, но ощущение потерянной свободы сводило все прелести на нет. Оставалось признать: связавшись с Герканом, он загнал себя в золотую клетку. Опять. Так было, когда он бежал на Крит к Миносу. Так случилось, когда он бежал от Миноса к Кокалу. Так повторялось из века в век ещё множество раз. В этом крылось что-то фаталистическое и раздражающее. Неужели же жизнь ничему его не учила? Или же он в самом деле – жертва фатума и обречён бежать по кругу, как какой-нибудь Сизиф?

Над джезвой поднялась кофейная шапка, угрожая перевалить через край. Дедал поспешно снял кофе с огня, затушил газ и полез за чашечкой, соответствующей настроению. Хотя какое тут настроение…

Многие называли его гением, он скромно именовал себя художником и изобретателем. Но в первую очередь – художником. Он полагал, что художник всегда свободен и независим, в противном случае он перестаёт быть художником. Но вся его жизнь буквально кричала об обратном – нет никакой независимости! Не бывает свободных художников. Любой художник зависим от людей, от их мнения, от глупых модных тенденций, которым приходится следовать, или против которых не можешь не протестовать, от покровительства сильных мира сего. За последнюю зависимость люди всегда готовы осудить, может быть, потому, что сами зависят от власть имущих? Но им можно, они простые смертные, а художнику нельзя, иначе он перестанет быть художником. Власть имущие в свою очередь зависят от богов, боги – от простых смертных и их ничтожной веры… И так всё вокруг сплетается в безумный ком, существовать вне которого не способно ни одно живое существо.

Нет свободы. Тот, кто провозглашает обратное, слеп. Либо в силу юности, которая не научилась видеть, либо в силу глупости, которая уже и не научится.

Дедал налил кофе в чашку, сел к столу и пригубил, разглядывая ночь за окном. Трудно было разобрать, что сейчас раздражает больше: осознание текущей физической несвободы, понимание глобальной всеобщей несвободы или гадкая мысль о том, что всё это понимание по выстроенной им же логике говорит лишь, что он давно не юн и лишён невероятного блага быть ослеплённым глупостью. Насколько проще и радостнее было бы жить идиотом.

На самом деле здесь мастер лукавил. Живой ум за долгую жизнь приносил ему многие невзгоды, но променять их на безбедное обывательское существование Дедал не согласился бы никогда.

Запищало. Мастер оторвался от мыслей в поисках источника звука и только теперь вспомнил про рацию. Чёрная коробочка с антеннкой была втюхана ему начальником охраны, который отчего-то напрочь отказался общаться по телефону. На дворе стоял двадцать первый век, а он – великий изобретатель – играет в шпионов.

– Да, – буркнул мастер в рацию.

– Господин Мертвицкий, к вам Каров. Пропустить?

– Пусть войдёт, – нехотя разрешил мастер и дал отбой.

Работа и без того не шла, мысли не клеились, всё раздражало, а тут ещё и этот! Дедал встал и побрёл отпирать дверь.