Новый Органон

Не меньшее зло состоит и в том, что в их философии и созерцаниях труд направлен на исследование начал вещей и последних оснований природы, в то время как вся польза и пригодность практики заключается в открытии средних истин. Отсюда и получается, что люди продолжают свою абстракцию от природы до тех пор, пока не приходят к потенциальной, бесформенной материи и не перестают рассекать природу до тех пор, пока не приходят к атому. Если бы они даже были истинны, то немногим могли бы содействовать благосостоянию людей.

LXVІІ

Надо также предостеречь разум против той неумеренности, с которой философы выражают свое согласие или несогласие о чем-либо. Ибо такого рода неумеренность явно укрепляет Призраки и как бы их увековечивает, так что не остается и доступа для их ниспровержения. Существуют две ошибочные крайности. В одну впадают те, которые легко приходят к окончательным утверждениям и делают науки докторальными и догматическими. В другую – те, кто ввел акаталепсию и смутные расплывчатые умозрения. Ошибка первого рода подавляет разум, ошибка второго рода ослабляет его. Так, философия Аристотеля уничтожила полемическими опровержениями остальные философии, наподобие того, как поступают оттоманские султаны со своими братьями72, и обо всем вынесла решение. Она сама заново ставит вопросы, по своему усмотрению разрешает их, так что все оказывается несомненным и определенным. Это сохраняет силу и находит применение и у ее последователей.

Школа же Платона ввела Акаталепсию

сначала как бы для забавы и насмешки, из ненависти к старым софистам Протагору, Гиппию и остальным, которые больше всего боялись показаться сомневающимися в чем-либо. Новая же Академия73 возвела Акаталепсию в догму и открыто провозгласила ее. Хотя это более почтенно, чем выносить произвольные решения, ибо они сами про себя говорили, что они, в отличие от Пиррона и Ефектиков74

, не отвергают исследование, а следуют за тем, что представляется вероятным, правда, не считая ничего истинным; все же человеческая душа, раз она отчаялась найти истину, становится менее деятельной. Отсюда получается, что люди более склонны к занимательным спорам и разговорам и к блужданию от одной вещи к другой, чем к строгому исследованию. Но, как мы уже вначале сказали и постоянно говорим, не следует лишать значения человеческий разум и чувства, как бы слабы они ни были, и оказывать им помощь.

LXVІІІ

Итак, мы сказали об отдельных видах Призраков и об их проявлениях. Все они должны быть опровергнуты и отброшены твердым и торжественным решением, и разум должен быть совершенно освобожден и очищен от них. Пусть вход в царство человека, основанное на науках, будет почти таким же, как вход в Царство Небесное, куда никому не дано войти, не уподобившись детям.

LXІX

Порочные же доказательства суть как бы защита и прикрытие Призраков. Те доказательства, которые мы имеем в диалектике, сводятся почти к тому, что отдают и подчиняют мир человеческим размышлениям, а размышления – словам. Между тем доказательства по силе своей сами суть философии и науки. Ибо каковы они – правильно или плохо построены, – таковы и философия и созерцания, которые за ними следуют. Ложны и невежественны те доказательства, которыми мы пользуемся на том общем пути, что ведет от Вещей и чувств к аксиомам и заключениям. Этот путь состоит из четырех частей и имеет столько же пороков. Во-первых, порочны впечатления самого чувства, ибо чувство и обманывает и вводит в заблуждение, должно заменить то, что вводит в заблуждение, и исправить то, что обманывает. Во-вторых, понятия плохо отвлечены от впечатлений чувств, неопределенны и спутанны, тогда как должны быть определенными и хорошо разграниченными. В-третьих, плоха та индукция, которая заключает об основах наук посредством простого перечисления, не привлекая исключений и разложений, или разделений, которых требует Природа. Наконец матерь заблуждений и бедствие всех наук есть тот способ открытия и проверки, когда сначала строятся самые общие основания, а потом к ним приспособляются и посредством их проверяются средние аксиомы. Но об этом, чего мы теперь касаемся мимоходом, мы будем говорить распространеннее, когда, совершенно очистив и исцелив ум, мы покажем истинный путь истолкования природы.

LXX