Новый сорт

— Нет. Он в скорости, как ты к партизанам попал, куда-то уехал. Ни слуху, ни духу. Николай Павлович им шибко интересовался.

— А что с Николаем Павловичем?

— Ничего… всё в порядке. Сейчас он председатель райсовета. Дельный человек. Город собирается по-новому восстанавливать… Чтобы при каждом доме сад был. Про тебя спрашивал.

Тяжелое чувство, охватившее Ваню, когда он ехал по городу и встретился с дедом, постепенно проходило. На смену вырастало другое, бодрое: «Люди есть. Все хотят работать. Нужно скорей залечивать раны и восстанавливать город. Впереди у него много интересного дела. Его ждали и, вероятно, считают, что он не даром прожил два с лишним года в Ленинграде».

— А что с Гришей? Поправился? — спросил дед.

— Давно поправился. Он с папой остался. Садовода из него не выйдет, дедушка. Он скоро машинистом будет и ничего другого не признает.

— Такая, значит, линия в жизни, — сказал дед.

Разговаривая в темноте, они не слышали, как пришла мать. Бесшумно открылась дверь, и Ваня услышал дорогой голос.

— Ваня… ты?

— Я, мама.

Она быстро подошла к сыну и остановилась. Приход ее был так неожидан, что сначала Ваня растерялся.

Очень сдержанна была Анна Алексеевна, но тут не выдержала. Со стоном она обхватила его шею руками.

— Живой!

Прижимаясь щекой к груди сына, она долго вздрагивала от глухих рыданий.

Обняв мать, Ваня гладил ее рукой по спине, плакал и тихо бормотал:

— Мама… мамочка… мама…

Успокоившись, она села против него на табуретку, и Ваня почувствовал ее шершавую руку на своей щеке.

— Приехал сынок. Цел и невредим? Говори прямо.

— Цел, мамочка. Ни одной царапинки. — И Ваня опять рассказывал о себе, о встрече с отцом, об этих годах, прожитых в разлуке.

Мать слушала, и счастливая улыбка не сходила с ее лица. Когда Ваня кончил говорить, она была не в силах сдержать радости.

— И муж жив, и сын вернулся, — сказала она и опять расплакалась.

— Сколько же я тебя не видела! Мы с дедом верили, что ты вернешься, что отец жив, что всё будет хорошо…

Она гладила сына по щеке и говорила тихим, ласковым голосом:

— Вот теперь опять заживем. А это всё время словно в могиле пролежали.

— Ты бы, Анна, насчет чайку сообразила, — сказал дед. — Парень с дороги, голодный.

— И то верно, — спохватилась мать.

— Я тебе помогу, мама.

— Нечего там помогать! — ревниво удержал дед. — Наговоритесь еще.

Мать ушла в предбанник, оставив дверь открытой. Зажгла коптилку и принялась растапливать плиту. Красные отблески пламени мелькали на радостном лице Анны, но Ваня чуть не ахнул, увидев, как постарела мать. Ваня встал и подошел к открытой двери.

— Ванюшка! — с радостным удивлением воскликнула Анна. — Голубчик ты мой…

— Ну, что там случилось? — нетерпеливо спросил дед.

— Вырос-то как!

— А ты думала он меньше стал?

Смеясь и утирая слезы, Анна хлопотала у плиты.

Чайник закипел. Ваня развязал мешок и выложил продукты.

— Чего это у тебя? — спросил дед.

— Гостинцев вам привез. Чаю, сахару.

— Какого чаю?

Дед был опять полон сил, энергии, интереса ко всему, даже к мелочам.

— Грузинский чай высшего сорта, дедушка, — сказал Ваня. — Две пачечки привез, сто граммов.

— Грузинский чай? Это хорошо. Давно не пил настоящего чайку.

— Колотого сахару немного осталось. Масло в баночке. Здесь крупа в кульке, — продолжал пояснять Ваня, перекладывая продукты на лавку. — В чемодане книг много.

— Почитаешь?

— Конечно, почитаем. Книги всё по садоводству.

Ваня расстегнул ворот рубахи, вытащил пузатый мешочек и вынул из него две пачки денег. Одна была толстая, другая потоньше.

— Мама, а что, Гришина мать жива?

— Трубачова? Убита, Ваня. И дом сгорел, и сама убита. Много людей погибло. Молодых в Германию угнали.

Подумав, Ваня спрятал тонкую пачку обратно в мешок.

— Денег привез, дедушка. Тут папин заработок и мой.

— И твой? Слышишь, дед? Внук зарабатывать начал, — с гордостью сказала Анна.

— Слышу, не глухой. Он и раньше зарабатывал.

Ваня подошел к деду, сел рядом и тихо, но твердо сказал:

— Всё решено, дедушка. Торопился я сюда за тем, чтобы весну не прозевать. Разведем такой сад, какой тебе и во сне не снился.

— Ну, значит, и говорить больше не о чем, — сказал довольный старик. — Так тому и быть.

Жизнь начинается

Много погибло дорогих людей, потеряно имущество, сгорели дома… Казалось, что нет утешения народному горю. Но пришла родная армия, и радость освобождения высушила слезы.

Город начинал новую жизнь. Большинство людей жили в землянках, но уже возили лес, стучали топоры, расчищались развалины, и никто не жаловался на тесноту и сырость.

Рано утром, под руку с дедом, Ваня осмотрел сад. Все яблони раскинули широкую крону. Ветки густо росли во все стороны. Некоторые следовало подрезать. Дед не заметил, как они загустели, а Володя не всё еще понимал.

— Это вот «славянка», — сказал дед. — Здесь привита та… которую вчера ел.

— Я вижу, дедушка, — сказал Ваня, издали заметив привитые ветки.

Дед нашел ветку с прививкой и провел по ней пальцами.

— Ничего. Хорошо прижилась. Нынче пойдет в рост по-настоящему. Конечно, ты бы лучше привил.

— А зачем на «славянку» привили?