Нож

– Она хранила все в тайне. – Бор вздохнул и задрожал. – Бьянка уже была больна, когда наконец-то призналась мне, что в семнадцать лет подверглась насилию, но я знал, что она говорит правду, все сходилось. Она рассказала мне об этом, потому что была уверена, что беременна, хотя после того случая прошло несколько лет. Бедняжка говорила, что чувствует, как ребенок растет – очень медленно, он похож на опухоль или на камень, и, чтобы выбраться наружу, он ее убьет. Мы были тогда в нашем загородном доме, и я пообещал Бьянке, что помогу ей избавиться от плода, но она заявила, что в таком случае он, насильник, явится и убьет меня, как и обещал. И я дал сестре снотворное, а на следующее утро сказал, что это была таблетка для абортов и она больше не беременна. Она впала в истерику. Позже, когда Бьянку снова положили в больницу, а я пришел ее навестить, психиатр показал мне ее рисунок. Она изобразила орла, выкрикивающего мое имя. А еще она болтала что-то об аборте и о том, что мы с ней убили меня. Я принял решение хранить нашу тайну. Не знаю, помогло ли это. В любом случае Бьянка предпочла умереть сама, вместо того чтобы умер я, ее старший брат.

– И вы не смогли этому воспрепятствовать. Значит, вам пришлось расплачиваться?

– Да. Я мог расплатиться, только отомстив за нее. Остановив насильников. Я поэтому и в армию пошел, поэтому подал заявление в спецназ. Я хотел быть уверенным. А потом Халу тоже изнасиловали…

– И вы убили того, кто поступил с Халой так же, как поступили с вашей сестрой?

– Да.

– И что вы почувствовали после этого?

– Как я и сказал, ситуация улучшилась. Убийство заставило меня почувствовать, что я больше не урод.

Мадсен опустил глаза вниз, на чистый лист блокнота. Он перестал писать и кашлянул.

– Значит… теперь вы расплатились?

– Нет.

– Но почему?

– Я не нашел того, кто изнасиловал Бьянку. К тому же есть и другие.

– Другие насильники, которых необходимо остановить, вы хотите сказать?

– Да.

– И вы бы охотно их остановили?

– Да.

– Убив их?

– Это действует. От этого становится лучше.

Эрланд Мадсен помедлил. К сложившейся ситуации следовало подойти грамотно как с медицинской, так и с юридической точки зрения.

– Убийства – это то, о чем вам просто нравится думать, или же вы собираетесь найти этих людей и реализовать свои планы?

– Пока точно не знаю.

– Вы хотите, чтобы вас кто-нибудь остановил?

– Нет.

– Чего же вы тогда хотите?

– Я хочу, чтобы вы сказали мне, как вы думаете, поможет ли это и в следующий раз?

– Убийство?

– Да.

Эрланд Мадсен внимательно смотрел на Руара Бора. Но весь его опыт подсказывал, что ответа на лице Бора, в его мимике и языке тела он не найдет, слишком многое из этого стало привычкой. Ответы можно отыскать в словах. А сейчас ему задали вопрос, на который он не мог ответить. Правдиво. Честно. Психотерапевт посмотрел на часы и сообщил:

– Наше время истекло. Давайте продолжим в четверг.

– Я ухожу, – раздался от двери женский голос.

Эрланд Мадсен оторвал взгляд от лежавшей перед ним на письменном столе папки, которую только что получил из архива. Голос принадлежал Туриль, секретарше, которую делили между собой шестеро психотерапевтов, работавших в этом офисе. Она стояла уже в пальто и смотрела на Эрланда взглядом, означавшим, что он должен не забыть что-то такое, о чем она из деликатности не могла сказать напрямую.

Эрланд Мадсен поглядел на часы. Шесть. И вспомнил, о чем речь. Сегодня он должен уложить спать детей, потому что жена будет помогать своей матери наводить порядок на чердаке.

Но сначала ему необходимо разобраться в этом деле.

Два клиента. Несколько совпадений. Оба служили в Кабуле, сроки их контрактов частично совпадали. Оба обратились к нему, потому что у них наблюдались симптомы ПТСР. И вот что он обнаружил в записях: оба хорошо знали некую Халу. Конечно, не исключено, что это женское имя просто распространено в Афганистане, однако вряд ли несколько Хал работали в Кабуле переводчицами у норвежского полковника. Руар Бор после гибели младшей сестры чувствовал по отношению к женщинам-подчиненным и вообще к женщинам моложе себя огромную ответственность, граничащую с паранойей.

У второго клиента сложились еще более тесные отношения с Халой. Они стали любовниками.

Эрланд Мадсен записывал все подробно, а потому знал, что любовники сделали одинаковые татуировки. Не со своими именами, поскольку, если бы они попали в лапы к талибам или другим правоверным, то могли бы оказаться в опасности. Вместо этого они вытатуировали на своих телах слово «друг» (Хала – на норвежском, а его клиент – на фарси), и это связало их до конца дней.

Но не это совпадение было самым важным.

Эрланд Мадсен водил пальцем по странице и наконец нашел то, что искал. Ну да, он все запомнил правильно: и Бор, и второй клиент оба утверждали, что после убийства испытали облегчение. Он даже сделал на полях пометку для себя: «ВНИМАНИЕ! Подробнее поговорить об этом в следующий раз. Что значит – после убийства почувствовала себя лучше?»