НРЗБ

Тут профессор мог бы отпраздновать небольшую победу, ибо черепаха стала неуклонно ложиться на курс, ведущий к Пушкину. (Эта навигационная метафора не столь неорганична, как может показаться, поскольку черепаха с парусом была эмблемой торгового дома Косимо Медичи, сопровождавшейся девизом «Festina lente» — любимым выражением нашего профессора.) Но профессору было не до того; залихватское переложение зеноновской апории привело в движение ряд давно назревших ассоциаций. Он вдруг ощутил глубокую мифологическую уместность парадокса об Ахилле, который не может догнать черепаху, так как пока он пройдет половину разделяющего их расстояния, она удалится от него еще немного, потом он пройдет половину оставшегося пути, а она еще чуть-чуть, и так до бесконечности (чем и обосновывается введение бесконечно малых величин). Стало совершенно ясно, что Ахилл действительно никогда не догонит черепаху — по той простой причине, что догнать ее он не хочет.

«Прежде всего, — профессор оживился, почувствовав себя в родной стихии, — у него явные проблемы с женщинами и с собственным sexual identity. (Чего стоит одно его имя — «безгубый»!) Сначала он уклоняется от роли воина, переодевшись женщиной; потом по видимости сватается к Ифигении, а фактически соучаствует в принесении ее в жертву; затем требует, но, заметим, не получает, якобы желанную наложницу, из-за чего отказывается от участия в военных действиях; и — согласно одному из вариантов мифа — гибнет буквально на пороге брака с Поликсеной, насмерть пораженный в пятку. Красноречив самый выбор уязвимого места, подчеркивающий — в герое, знаменитом своей быстротой, — несовершенство органа ходьбы, неспособность к решительному шагу, а то и тенденцию пятиться. Даже его хваленый выбор короткой, но славной, жизни обесценивается, когда в загробном мире он признается Одиссею, что предпочел бы быть последним рабом, но живым, нежели царем среди мертвых. Да и невелика цена его выбора, если судьбы предопределены заранее, и герой проходит через жизнь как бы во взвешенном состоянии. Все это прекрасно мотивирует половинчатость Ахилла как преследователя черепахи. Но этим дело не исчерпывается.

Замечательно подобрана сама эта пара, — профессор на секунду вообразил, что пытается заинтересовать ею даму из соседнего купе, но безнадежно покачал головой и продолжал, обращаясь уже исключительно к самому себе. — На первый взгляд, по контрасту: быстроногий Ахилл и медлительная черепаха. Но на самом деле, Ахилл в своем тяжелом вооружении похож на черепаху, как две капли воды. A почти точное совпадение имен — Хелис и Ахиллес?! Со своей стороны, черепаха не лишена боевых коннотаций: ее именем называется, например, колонна воинов, составивших над собой крышу из щитов. A в индейских мифах черепаха часто выступает в роли трикстера, который хитростью побеждает царя зверей ягуара и на пари опережает оленя, расставив вдоль маршрута своих двойников. И вовсе не следует ожидать, что за черепахой Ахилл погонится в одних плавках. Глубинная подоплека этой погони ясна ему не хуже, чем нам; он справедливо рассматривает ее как своего рода брачное испытание, если не самый брак, и, естественно, оденется во все лучшее. Его новое вооружение, специально изготовленное для него Гефестом, не менее дорого ему, чем новая шинель Акакию Акакиевичу или новый фрак Подколесину, прямо связывающему его пошив с женитьбой. Но тем самым заранее очевидна внутренняя обреченность его погони. Он не хочет догнать черепаху, ибо видит в ней свое alter ego, свою собственную женскую ипостась, с которой он менее всего хотел бы встретиться лицом к лицу. Да и к чему спешить, если черепаха ассоциируется с Тартаром, откуда ее прозвище — tartaroucha и современные названия — tartaruga, tortuga, tortue, turtle. Разумеется, он слишком герой, чтобы сойти с дистанции, как Подколесин, или не справиться с бандитами, как хилый Акакий. Поэтому он поступает, как поступил бы спортсмен, поставивший на своего соперника, — он сознательно или бессознательно поддается ему, полегоньку замедляя свой бег.

Эта раздвоенность и самоотождествление со своей жертвой связаны не только с андрогинными чертами Ахилла, но и со всей окружающей его атмосферой двусмысленной гибридности. Его воспитанием занимается кентавр, обучающий его игре на лире, а смерть ему предрекает его говорящий конь. В такой обстановке недолго и самому почувствовать себя получеловеком-получерепахой. Короче говоря, — эффектно заключил профессор З. под единодушные овации своего театра одного актера, — Ахилл это черепаха это я».