"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

лидерам КПГ пришлось поломать себе голову, чтобы решить, является ли подобная формулировка основани-

ем для партийной реабилитации.

И Гроппер, и Штрецель являлись партийными функционерами с солидным стажем, а посему были знакомы с

ритуалами самозащиты в ходе чисток большевистской партии. Из тюрьмы они направляли во все инстанции

десятки писем о своей невиновности, соответствующий отдел ГУГБ НКВД был вынужден признать, что

оставляет их без внимания «ввиду нехватки переводчиков». Оказавшись на свободе, оба продолжали

бороться за свою полную реабилитацию, и если бы не начавшаяся война, эта борьба могла бы завершиться

победой. На стороне немецких коммунистов была даже формальная логика. «Мера назначенного мне

наказания является выражением того, что обвинение неверное: настоящего шпиона или участника

троцкистско-террористической организации нужно присуждать к высшей мере наказания»291.

См. телеграмму заместителя наркома внутренних дел М. П. Фриновского начальнику УНКВД Свердловской области (Мозохин

О. Б. Указ. соч. С. 170).

291 Из письма Штрецеля наркому госбезопасности Меркулову от 24 апреля 1941 г.

172

Глава 10

ВЫСЫЛКА ГЕРМАНСКИХ ГРАЖДАН ИЗ СССР

«Мы всегда стояли на той точке зрения, что иностранные граждане, свободные в отношении нас от

гражданских обязанностей и чувства долга перед Родиной, менее отвечают за антигосударственные

действия, чем советские граждане», — писал нарком иностранных дел М. М. Литвинов Сталину 15 января

1937 г.292 Интересно, что поводом для письма была подготовка показательного судебного процесса над

группой «германских фашистов». Руководитель НКИД указывал на то, что осуждение иностранных

подданных может вызвать негативную волну в мировой прессе. Можно предположить, что Сталин внял этим

аргументам и отказался от проведения «немецкого процесса».

В данном случае представляется важным, что накануне большого террора советское руководство четко

проводило различие между иностранными и советскими гражданами, причем достаточно либеральное

отношение к первым было вызвано оглядкой на общественное мнение европейских стран. Смертные

приговоры по отношению к иностранным гражданам должны были пройти через одобрение специальной

комиссии Политбюро293. Служебные инструкции органов НКВД делали четкое различие в процедуре

следствия и осуждения по отношению к гражданам СССР и иностранным подданным. В последнем случае

требовалось согласовывать вопрос с НКИД, а там, где это касалось «резонансных дел», например, связанных

с арестом и высылкой из страны корреспондентов иностранных газет, получать санкцию Политбюро.

Ситуация изменилась только летом 1937 г., когда в горячке массовых операций началось смешение данных

категорий. Хотя приказ НКВД № 00439 касался только германских подданных, в ходе его практической

реализации было репрессировано значительное число людей, никогда таковыми не являвшихся. В польском

приказе № 00485, ставшем «моделью для всех массовых национальных операций 1937-1938 гг.»294, вообще

не делалось никаких скидок на подданство лиц, подлежащих аресту.

292 Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД 1937-1938. С. 40.

293 Там же. С. 163, 164, 165. Судя по опубликованным в сборнике документам, вопрос о смягчении расстрельных приговоров в

отношении германских граждан ставил НКИД, мотивируя это тем, что «расстрел может вызвать нежелательную реакцию в

Германии и ухудшить положение арестованных в Германии коммунистов».

294 Наказанный народ. С. 39.

173

В условиях штурмовщины начала 1938 г. органы госбезопасности далеко не всегда информировали коллег из

Наркоминдела об арестах иностранных подданных. Политбюро ЦК ВКП(б) было вынуждено специально

потребовать от НКВД «строгого соблюдения существующих международных соглашений», как бы странно

это не звучало в апреле 1938 г.295 Приказ НКВД № 00762, завершивший «ежовщину», восстанавливал

практику особого отношения к иностранным подданным.

1. Первая волна

В своем письме Сталину Литвинов рассматривал высылку германских граждан из СССР как минимально

возможный приговор или даже как форму оправдания за недостаточностью доказательств. Хотя

подавляющее большинство высланных обвинялись в тяжелом антигосударственном преступлении —

шпионаже, их приговор скорее выглядел подтверждением расхожей формулы о том, что «каждый немец —

агент гестапо», нежели наказанием за реально совершенные дейстия.