"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

мь Mensing W. Eine „Morgengabe" Stalins an den Paktfreund Hitler? S. 84; Tischler C. Op. cit. S. 173.

306 Галле Ф. Указ. соч. С. 60-61.

307 Tischler С. Op. cit. S. 136.

308 Fleischhauer I. Op. cit. S. 61.

309 Тышлер К. Высылка немцев из Советского Союза в 30-е годы. — В кн.: Россия и Германия. Вып. 2. М., 2001. С. 208-210.

179

казаться. Если такой человек был замечен в коммунистической деятельности, въезд в Германию для него

автоматически закрывался. Фактически посольство принимало на себя функцию, аналогичную процедуре

«партийных чисток» в СССР. В то же время дипломатическое представительство отдавало себе отчет в том, что «если мы откажемся принять относительно большое число людей, предназначенных к высылке (из

СССР. — А. В.), то нельзя исключать того, что это вызовет у занимающихся этим советских учреждений

неудовольствие, которое, в свою очередь, может оказать негативное воздействие на дальнейший ход

кампании по высылке»310. Кроме того, сотрудники посольства были вынуждены реагировать на

многочисленные запросы родственников, пытавшихся выяснить судьбу близких, уехавших в Советский

Союз.

На практике отношение к лицам, принявшим советское гражданство, было весьма избирательным. Эльзе

Вебер, исключенной из КПГ за связь с арестованным мужем, было отказано в возвращении германского

подданства, а ее детям паспорта выдали без особых проблем. Однако они отказались ехать в Германию без

матери, а с полученными паспортами пошли в ОВИР, чтобы получить вид на жительство уже как

иностранцы. В милиции немецкие паспорта были отобраны, так как вначале следовало выйти из советского

гражданства (Эльза и ее муж стали гражданами СССР). Хождения в посольство и попытки выехать всем

вместе продолжались до начала войны, мать и дети были арестованы и в 1941 г. приговорены к расстрелу.

В годы временного потепления советско-германских отношений посольство активизировало поиск

германских подданных. Для этого из Берлина прибыло несколько дипломатов, в том числе Эрих Цех-лин и

Виктор Эйзенгардт, давшие после 1945 г. подробные показания о своей деятельности311. Они вновь ставили

вопрос о поиске арестованных немцев, по которым ранее посольство получало негативные ответы. Теперь

ситуация изменилась с точностью до наоборот — учетные отделы органов НКВД сами направляли запросы в

лагеря, чтобы выяснить, нет ли там германских подданных. Сомнительные случаи (например, если

политэмигранты прибыли в страну по подложным

310 См. Schreiben von Werner von Tippeiskirch, Geschaeftsfuehrer der deutschen Botschaft in Moskau, vom 27.12.1939 ueber die Ausweisung von 61 Personen aus der SU (Peter Erler. Ein Dokument ueber die Ausweisung deutscher GULag-Haeftlinge aus derSowjetunion // Horch und Guck. 1993. H. 5. S. 42).

311 Эйзенгардт показывал, что при его прямом содействии за период с марта 1940 г. из СССР выехало более 300 немецких

граждан, приговоренных Особым совещанием к высылке (Тайны дипломатии Третьего рейха. С. 502, 545).

180

паспортам и не имели доказательств своего гражданства) трактовались в пользу высылки.

Процедура пересмотра дел шла через ОСО, которое принимало решение об изменении приговора. Если

обвиняемый получил приговор по суду, его пересматривала коллегия Верховного суда — в мелочах

советская юстиция была весьма дотошной!312 В отличие от 1937 г. германских подданных собирали в

специальных камерах московских тюрем, откармливали и приодевали. К тем, кто ждал высылки, приходил

специальный уполномоченный наркома внутренних дел, выслушивал их жалобы на условия содержания.

Генрих Шульмайер не попал в «немецкий этап» со своими товарищами — в дни его отправки из

Норильского лагеря он лежал в лазарете при смерти, с обмороженными ногами. Руководство лагеря на-

стаивало на отправке «доходяги» на большую землю любой ценой, но лагерный врач проявил мужество,

проигнорировав предписание начальства: «Примите все меры, чтобы его быстро вылечить». Больного не

отправили на носилках с начинавшейся гангреной, что означало бы верную смерть. В лагере ему

ампутировали пальцы левой ноги, и уже в Бутырской тюрьме продолжили лечение — вплоть до высылки в

январе 1941 г.

И для Шульмейера, и для многих других выходцев из Германии это было спасение — хотя на другой стороне