Ну ма-а-ам! Материнство, основанное на реальных событиях

А жизнь – это предмет первой необходимости. Жизнь и здоровье – ваше и ваших детей. Это здравая позиция про благотворительность, я ее понимаю и уважаю. Но опять есть «но». Я помню тот мой маникюр. Я понимаю и ту маму, которая на пике отчаяния пошла за платьем. Я понимаю ту женщину в Индии и ту, в желтом плаще, тоже понимаю. Я понимаю тех, кто в жизненной агонии не действует по инструкции, потому что инструкции писали не те, у кого умирают дети, и не те, кто смотрит на мир через окна больничных палат. Не те, у кого нет денег на спасение любимого человека, и не те, кто годами заточен в колодце беды. Их писали те, кто получал за это зарплату.

Я не говорю, что эти инструкции плохие. Но человек слишком сложен и многогранен, чтобы можно было написать для всех единую инструкцию о том, как жить правильно, страдать правильно, как горевать, выживать и помогать.

Лично для меня помогать – это кому-то, а не на что-то. Это обнять человека ментально и напомнить ему там, в колодце его беды, о радости жизни. Она есть, она тут, за пределами твоего колодца, ты просто не видишь…

Деньги, конечно, должны быть потрачены абсолютно целевым образом. То есть на то, на что заявлено, – на спасение жизни. Но иногда спасение – это именно пресловутое платьишко. Маникюр. Плащ. Мороженое. Или бумажный стаканчик кофе в руках. И не мне судить, как правильно жить там, в колодце. Вот мои 100 рублей. Потрать их на то, что тебя спасет.

Право на счастье есть не только у здоровых, оно есть у всех. И у тех, кому сегодня плохо, потребность в глоточке счастья гораздо сильнее. Прямо сегодня кто-то счастлив, кто-то растерян, кто-то напуган, кто-то несчастлив. Невозможно найти один ответ на вопрос, как правильно жить, если даже у одного человека на разных этапах жизни ответы разные.

Никто не знает, как быть хорошим родителем, как правильно страдать, как быть хорошим человеком. Мы учимся этому всю жизнь, и у каждого своя школа, свои учебники и учителя. Не нужно себя наказывать за свою неидеальность, корить за то, что вы нарушили условные правила.

Не нужно накладывать епитимью, потому что быть настоящим неидеальным человеком, который учится жить, не грех.

– Мам, давай в церковь зайдем?

– В церковь? – удивляюсь я внезапности просьбы. – А почему ты хочешь зайти?

– Ну просто. Свечки позадуваем…

– Ты что, нельзя в церкви свечки задувать!

– А я видел, как один мальчик задувал. Ну нельзя так нельзя. Тогда, может, исповедимся?

– Исповедуемся, Дась. Исповедь – это для взрослых. Тебе четыре года, о чем тебе исповедоваться.

– Ну я не знаю, давай просто на фотки святых посмотрим…

Ё – Ёлочка

Эту фразу, я, наверное, написала уже тысячу раз. Моя дочь переболела менингитом и потеряла слух. Когда незнакомые люди узнают об этом, они говорят обычно одно и то же: «Как же вы так не убереглись?» Есть и более безжалостная версия: «Не уберегли девочку?»

Первое время меня трясло от этих слов в прямом смысле. Я мерзла: начинался озноб, потом крупная, заметная дрожь. Внутри меня отчаянно вибрировала мысль о моей стопроцентной ответственности за случившееся, растекалась теплая липкая вина.

После этих слов я обычно становилась очень несчастной и по нескольку дней ходила, погруженная в страдания. Муж замечал мое чувство вины, и у него тоже портилось настроение. Вина как грозовая туча нависала в атмосфере семьи.

Я, конечно, знала, что менингит – лотерея и никто от него не застрахован, но в тот период мозг не был соединен с сердцем, затопленным виной. Душевные провода отсырели, искрили и не проводили ни ватта жизненного электричества.

Чувство вины – удивительно бесполезное. Оно может засосать тебя в воронку адового разочарования в собственных силах, распороть твою личность на атомы, разбить твой мир вдребезги.