Нуар

Конечно, плохо, что брат на брата,такому, ясно, никто не рад.И мы не противпролетарьята.Но разве это — пролетарьят?По всем приметам — брехня декреты,в речах на съезде полно воды...Какая, мать её,власть Советов,когда в Советах одни жиды?Монаху — петля, казаку — пуля,цекисту — портфель, чекисту — квас...А у трудяги

бурчит в каструлезаместо тюри товарищ Маркс.Пока Юденич: «Даёшь, ребята!»,а отстрелялись: «Заткнись, дурак!»И продотряды —без спросу в хаты.Да как же это? Да как же так?

Лёва не уставал удивлять. Не тем, что сильно изменился, набрав изрядно плоти и отрастив настоящие усы, уже не тюленьи, моржовые. Все мы за эти годы не помолодели. Зато глас стал поистине трубным, впору в протопопы определять. А уж амбиции столько, что на взвод бы хватило.

И стихи стали заметно лучше. Не тот ужас, что приходилось слушать в Галлиполи.

Терпеть не станем. Всем миром встанем.Бузе не нужно учить братву.Ледок подтает —и мир узнает:«Аврора» снова вошла в Неву!

Пойдем геройски народным войском.Куда ни глянешь — зовут давно,от сел тамбовскихдо пущ тобольских...А на Украйне гудит Махно.Под каждым стогом — спасибо Богу! —обрезов много; такая жисть.Чуть-чуть пригреет,и нам помогут.А ближе к маю — Москва, держись!..

Липка наклонился к самому моему уху, но я приложил палец к губам. Не хотелось мешать. В зале наконец-то настала тишина, даже самые истовые свистуны умолкли. Лев все-таки сумел овладеть аудиторией, и я мысленно ему аплодировал. Нашего тюленя не только не били, но и начали слушать. Силен, Царь Зверей!

Но туго вмята в гранит Кронштадтакартечью выбитая вода...

На льду — курсанты,и делегаты,и по-немецки орут со льда.Снаряды рвутся. Форты сдаются.Сопит держава, махнув рукой.Страна усталаот революцийи люди хочут себе покой....Стреляют в спину. Но близко финны,а лёд пока еще тверд окрест...Прощай, Рассея.Встречай, чужбина.Залив не выдаст — свинья не съест!

Секунда тишины — и аплодисменты. Хлопал весь зал, даже те, что пришли сюда мордобойствовать. Задело! Кронштадцам в глубине сердца сочувствовали все, и «белые», и «красные».

— «И по-немецки орут со льда», — вздохнул фон Липпе-Липский. — Молодец Лев! Но это только начало, вот увидишь.

Липка не ошибся. Гершинин даже не успел прокашляться, готовясь читать дальше, как с заднего ряда раздался чей-то не слишком трезвый голос:

— Господин прапорщик!.. Так за кого вы?

Лев даже глазом не моргнул, но сзади не унимались:

— Вы за коммунистов или все-таки за Россию? Кронштадтские морячки — они, как ни крути, мамзели по вызову. Платить перестали, вот и подняли бузу. Ответьте!

Распорядитель — худая жердь во фраке, выскочил вперед, но грозный Лев величественно поднял десницу.

— Отвеча-аю! Без всякой симпатии к участникам событий, ра-а-азвернувшихся на военно-морской базе в Кронштадте, отмечу общеизвестное. Как ни крути, м-а-атросики все же слегка охладили восторг опасных фанта-азеров, заставив их хотя бы на какое-то время вспомнить, что мирова-а-ая революция — мировой революцией, а терпение может урваться даже у совсем уж ба-аранов. Прививка, правда, держалась недолго, так что выпа-алывать безумие с корнем пришлось другим людям, рационалам и прагма-а-атикам…

— Сталину, что ли? — хохотнули в первом ряду. — Пятилетку в три года?

Жердь во фраке вновь подалась к публике, замахала руками, но море уже взбурлило.

— А говорят, вы, сударь, про китайцев краснопузых изволили стихи сочинить? — возопил какой-то старичок, вздымая вверх тяжелую трость. — Так извольте прочесть, потешьте душу!..

Липка недоуменно моргнул белесыми тевтонскими глазами.

— Про каких еще китайцев? Родион, что за бред?

Ответить было нечего. Да, за эти годы мы все сильно изменились. Краснопузые китайцы, надо же!

— Про китайцев! Про китайцев! — катилось по залу. — Про «ходей»! Просим, просим!..