Мне удалось уговорить ее зайти со мной в кафе. Я попросил стакан
– То есть, кто вы, по-вашему, такой? – поинтересовалась она. – Стравинский? Голсуорси?[78]
– А, так это мой агент виноват, – сказал я. – Он вечно пытается поднять мой гонорар, не спросясь у меня. Безобразие.
– Могу вам сообщить, что услугу он вам оказал дурную, – агрессивно произнесла она. – Вы попали прямиком в черный список. Десять гиней? С ума можно сойти. Я бы его уволила.
Я заверил ее, что уже сто лет как собираюсь уволить Уолласа. Потом спросил, как ее зовут.
– Фрейя Доверелл, – сказала она.
Фрейя Доверелл. Фрейя Доверелл. Мне кажется, что сердце мое колотится, кровь закипает, и я начинаю хватать ртом воздух просто оттого, что вывожу ее имя. В ее красоте присутствует нечто наступательное. Губы чуть выставлены вперед – не надуты, это не гримаска, – она как будто того и гляди выпалит что-то. Высокая, худощавая, я бы сказал, немного за двадцать, и очень уверенная – для столь юного возраста – в себе. У отца, по ее словам, серьезный перелом ноги, он, наверное, пролежит еще неделю, прежде чем выпишется из больницы и сможет ехать дальше.
– Я завтра утром уплываю в Саутгемптон, – сказал я, – однако нельзя ли мне пригласить вас пообедать со мной нынче вечером? – вдруг мне удастся уговорить вас вычеркнуть мое имя из черного списка Отдела интервью?
Я сижу и пишу все это, ожидая, когда можно будет пойти в ее отель, чтобы встретиться с нею. Хрупкость подобных мгновений ужасает меня. Если бы я не лишился паспорта. Если бы ее отец не разбил машину и не сломал ногу. Если бы она не пришла в консульство именно в тот час... Мы видим впереди лишь пустоту, вакуум и только брошенный вспять взгляд показывает нам полную наобумность, случайность возникновения таких переменяющих всю нашу жизнь встреч.
«Гаруджа». Судно французское, команда португальская. Половина кают пустует. Я написал мои три статьи для «Грэфик» и, в виде дополнения, рассказ о посещении ателье Пикассо, который, я уверен, Уоллас куда-нибудь да пристроит. Утро провел на палубе – расхаживал по ней, пытаясь собраться с мыслями и привести их в порядок, придать хоть какую-то форму и связность моему ближайшему будущему.
Обед с Фрейей прошел хорошо, я многое о ней узнал. Отец ее вдов, живет с братом Фрейи в Чешире. Раз в год она отправляется вместе с отцом отдыхать. Больше всего им нравятся Германия и Австрия, однако из-за теперешней политической ситуации[79] она туда ехать не захотела – отсюда и злополучное путешествие в Португалию. Фрейя – женщина убеждений куда более левых, нежели мои, и я, поняв вдруг, насколько отдалился от политики, ощущаю неопределенный стыд за мое безразличие и апатию. Ей двадцать один, в Би-би-си она работает уже два года. Хочет стать самостоятельным продюсером программ – «Что в этой конторе очень не просто, уверяю вас». По некоторым предметам, которые мы затрагивали, она со мной решительно не согласна. Пикассо – «шарлатан»; Вирджиния Вулф – «величайшая из наших живых писателей»; Мосли – «наше национальное бедствие». Я проводил ее до отеля и, когда мы пожелали друг дружке спокойной ночи, она с силой потрясла мою руку. Я спросил, смогу ли увидеться с нею в Лондоне, и Фрейя дала мне адрес – она живет в Чизике, в подобии меблированных комнат, вместе с еще восемью молодыми незамужними женщинами. Ей известно, что я женат, что у меня ребенок. Я дал ей мою визитную карточку, она прочитала адрес: «Торп-Кастрингэм... Похоже, это где-то очень далеко». Я сказал, что подыскиваю квартиру в Лондоне.
– Вы читали хотя бы одну из моих книг? – спросил я ее в какое-то из мгновений того вечера.
– Нет.
– Так почему же вам захотелось пригласить меня в программу?
– Не знаю. Кто-то прочитал написанную вами статью. Думаю, меня заинтриговала ваша фамилия.
Не самая многообещающая основа для отношений, но я целиком и полностью захвачен этой женщиной. Фрейя. Фрейя. Фрейя.
Снова в Челси. Только что внес трехмесячную плату за маленькую скудно обставленную квартирку на Дрейкотт-авеню. Пристойных размеров гостиная, которая может заодно исполнять роль моего кабинета, махонькая спальня, уборная (ванна отсутствует) и узкая кухня, камбуз камбузом, с раскладным столом. Придется прикупить кой-какую мебель – кровать (односпальную – двойная не влезет), софу и всякие там кастрюли со сковородками. Надо мной проживает средних лет полячка, белошвейка, а подо мной – двое государственных служащих, состоящих, подозреваю, в «гармонических» отношениях. Улица мрачно безлика, все держатся особняком. Думаю, для моей новой жизни она окажется местом идеальным.