на мгновение дрогнула ресницами и быстро – только юбки заметались, - поднялась наверх.
На полу чадила, оплывая, свеча. В раскрытые окна было слышно, как шелестит напоенный
жарой ветер. Где-то далеко перекатывались раскаты грома, из сада несло дурманящими
цветами.
Он посмотрел на влажные от пота, острые лопатки шлюхи и со всего размаха хлестнул ее
пониже спины.
-Еще, - сказала она, застонав. «Еще!».
-Потом, - пообещал он и вдруг подумал, что никогда не делал этого с женой. С Беллой – то
было другое, как другой была сама Белла.
Он вспомнил белый песок острова, ее приглушенный, низкий крик, и то, как потом она
повернула голову и сказала, задыхаясь: «Ты такой один, ты знаешь это? Еще, пожалуйста,
еще, Ворон!»
Он тогда готов был умереть от счастья – прямо там, вдыхая соленый запах ее волос, слыша,
как шуршит волна рядом с ними – руку протяни и коснешься моря.
-Терпи, - шепнул он шлюхе. Та рассмеялась: «Да делала я это уже».
-Не со мной, - сказал он, стиснув зубы, и с удовлетворением услышал, как она стонет.
-Подожди, - сказала она. «Больно».
-А я тебе говорил, - он прервался и, протянув руку, ощутил на ее лице слезы. «Ладно, я
медленно».
В конце она только и могла, что кричать, да и он – вцепившись зубами в ее плечо, - чуть
слышно стонал, представляя, что перед ним - Белла. Только с ней Ворон мог быть таким, как
он хотел. С ней, да вот сейчас – в грязной, жаркой, пахнущей благовониями комнатушке.
-Работай, - сказал он, едва оторвавшись от шлюхи, толкнув ее вниз. «Давай, старайся, chica,
я только начал».
Он вдруг понял, рассеянно гладя ее темные, мягкие локоны, - кого ему не хватало. Ему не
хватало той, с которой не надо было ничего скрывать – а с женой он никогда не мог себе
этого позволить. Ему не хватало той, что открывалась для него с радостью. Как это делала
Белла.
За окном ударила молния, осветив холодным, металлическим сиянием все вокруг. Он закрыл
глаза, сильно прижал ее к себе, пропустив волосы сквозь пальцы, и выдохнув, сказал:
«Ложись».
Она повиновалась, и вдруг спросила, не поднимая на него взгляда: «Не все разве?».
Ворон рассмеялся. «Я же сказал, dulce, на всю ночь. А ее еще много».
Когда за окном запели птицы, он заплатил, - много больше, чем надо было, и оделся.
Девушка вдруг сказала, уткнув лицо в подушку: «А говорили, что Куэрво шлюхами брезгует».
Ворон, ничего не ответив, осторожно закрыл за собой дверь.
Он проснулся очень рано, еще до рассвета, и вышел на палубу. Вахтенный подремывал , -
море было ровно масло. Ворон оглянулся – вокруг никого не было.
Потом он сжал зубы от боли, застегнулся, и, привалившись к борту корабля, какое-то время
просто дышал, приходя в себя. Вернувшись в каюту, он посмотрел на Петьку – брат спал, как
ангел небесный. Во сне Петька всегда казался Степану тем шестилетним мальчиком,
которого он увидел в Колывани.
Ворон вытер лицо, вздохнул и пошел в лазарет «Изабеллы».
Врач посмотрел на него и ничего не сказал – половина экипажа страдала тем же самым, но
от капитана он этого не ожидал.
-Это лечится? – хмуро спросил Степан.
- Лечится, конечно, - врач стал набирать какую-то густую жидкость в медный шприц. «Будете
приходить каждый день, и к Плимуту все пройдет».
Воронцов стиснул руку в кулак и заставил себя не стонать.
-Сэр Стивен, - сказал врач, когда он одевался, - в следующий раз так не рискуйте. Это вещь
хоть и неприятная, но от нее можно избавиться. От французской же болезни вас никто не
вылечит.
Степан кивнул и пошел стоять свою вахту.
Интерлюдия
Август 1572 года, Париж
Маргарита Валуа накрутила на палец светлый, сверкающий золотом локон и выглянула в
окно. Булыжники двора заливали беспощадные лучи летнего солнца.
-Ужасная жара, - вздохнула девушка. «И как только я буду венчаться, в соборе будет нечем
дышать».
-Твоему будущему мужу хорошо, - иронически сказал ее брат, герцог Анжуйский,
рассматривая свои ухоженные, отполированные ногти. «Он, как гугенот, все время венчания
проведет, стоя у входа. Так что страдать перед алтарем ты будешь одна, сестричка».
-Хорошо бы я была одна и в брачной постели, Анри, - кисло сказала Маргарита, вытирая
кружевным платком капли пота с декольте. «И почему мне не дали выйти замуж за Гиза,
почему я должна брать в мужья это наваррское чудовище?».
-Потому что между твоими стройными ногами, милая Маргарита – дверь к власти над
Францией, - герцог усмехнулся. «И наша дорогая матушка никогда в жизни не позволила бы
Гизу ее открыть, а уж тем более – настежь. Ладно, - он потянулся, - пойду в фехтовальный
зал.
Герцог вдруг наклонился к маленькому, с алмазной сережкой уху сестры, и тихо сказал: «Ну,
мы-то с тобой знаем, что в дом не обязательно входить через парадную лестницу».
Маргарита покраснела.
Шпаги скрестились над головами мужчин, и герцог Анжуйский сцепил, зубы и выругался – у
его противника были сильные руки. «А так и не скажешь, - подумал он, - на вид – мальчишка,
откуда что берется?».
-Не поддавайтесь, месье Корнель, - сказал герцог. «Я же вижу, что вы можете победить».
Синеглазый мужчина опустил клинок и рассмеялся: «Ваше высочество, я предпочитаю