o 8b191ad8675a2039

-Ну вот, - женщина погладила подругу по спине, укрытой распущенными волосами. «Сейчас

ты за три потуги родишь, хорошо, что мы с тобой походили-то».

Герцогиня закричала – низко, страдающе.

-Потерпи, милая, - нежно сказала Марта. «Ты у меня для англичанина своего, какая была,

такая и останешься. Ну, вот и головка – темненькая, в тебя, - женщина аккуратно, осторожно

выводила ребенка на свет.

-Больно! – простонала герцогиня и заплакала, мотая головой. «Больно как!»

- Давай милая, еще разок поднатужься, осталось совсем немного, - Марта высвободила

плечики ребенка.

Изабелла напряглась, и дитя выскользнуло в укрытые холстом руки Марты. Девочка

закричала сразу – не горько и обиженно, а наоборот, – подумала Марта, вытирающая ее, -

весело и ликующе.

-Дай, - потянулась Изабелла, -дай мне ее!

Марта протянула девочку.

- Ну, как ты и хотела! Красавица, каких поискать, - вся в мать. Ты ее к груди приложи, и

посиди так еще немного – сейчас послед выйдет, я тебя помою, и отдохнете с ней.

-А какой у нее отец красивый, - вдруг нежно сказала Изабелла, глядя на дочь. «Ты же моя

прелесть».

Обнимая мирно спящего ребенка, герцогиня вдруг мечтательно проговорила: «Как окажусь в

Англии, каждый год буду от него рожать. Жалко, что два раза в год нельзя».

-Ох, и любишь ты его! – усмехнулась Марта, готовя питье для родильницы.

-Больше жизни, - ответила Изабелла, глядя на подругу.

Марта присела рядом. «Ты сейчас побудь с дитем неделю, покорми ее, а потом нам уже

ехать надо».

-Да, - Изабелла помрачнела. «Ну, ничего, он нас заберет, скоро уже».

-Как поедем, я тебе настой шалфея дам, чтобы молоко ушло, и грудь перевяжу, - Марта

вздохнула. Изабелла нашла ее пальцы и сжала их – крепко.

-Хорошо как тут, - сказала она тихо, глядя на медленно сползающий с вершин гор вечер.

Звенели колокольчики скотины, где-то вдали шумела, перекатываясь по камням река, и над

всем было небо – огромное, просторное, где уже вставал над горизонтом маленький, косой

полумесяц луны.

Джованни издали увидел маленькую женщину с двумя детьми. Он стоял на мосту Санта-

Тринита, глядя на то, как заходит солнце над рекой Арно.

Звонили, звонили к вечерне колокола флорентийских церквей, и он внезапно ощутил тоску

по дому – не по тому пустому, так и не обжитому за десять лет, что ждал его в Риме, а по

тому, что когда-то был у него на севере, там, на берегах Женевского озера.

-Господи, - прошептал он, - ну пусть хотя бы у Корвино все будет хорошо. Я-то ладно, - он

вдруг усмехнулся, - я привык уже, а он такой молодой еще. Пусть у них все будет в порядке,

ладно?

Сзади запахло жасмином .

-Вы синьор Джованни? – спросила она, подняв зеленые глаза: «Поздоровайтесь, дети».

Девочка – высокая, смуглая, покраснев, присела, а крепкий рыжеволосый мальчик вдруг

сказал: «Очень красивый мост. Кто его построил?»

-Синьор Бартоломео Амманати, - Джованни присел и протянул мальчику руку: «Тебя как

зовут?»

-Теодор, - независимо сказал он. «Я знаю, он еще достроил палаццо Питти. Я тоже хочу

строить – только крепости. Ну, - мальчик подумал, - мосты тоже можно».

-Тебе сколько лет? Шесть или семь? – спросил ди Амальфи.

-Ему четыре, - усмехнулась женщина.

-А жена синьора Амманати, синьора Лаура, - знаменитая поэтесса, - вдруг сказала девочка.

«Когда мы ездили во Фьезоле, мама мне дала почитать ее стихи».

Девочка прикрыла глаза длинными ресницами и продекламировала:

– О, милый Фьезоле, хвалимый Цицероном!

Вокруг так дол тенист, столь струи безмятежны,

Что грустно покидать пристанище зелёно!

Так в полдень говорю, жарою опалёна,

Ловя ртом, жаждущим с улыбкою поспешно,

Журчащий бег воды, источником рождённый.

-Я люблю стихи, особенно синьора Петрарку, - небрежно сказала девочка. «Кстати, меня

зовут Тео. Мама, - обернулась она, - можно мы спустимся к реке?

-Идите, - разрешила Марта. Облокотившись на перила моста, она сильнее покраснела:

«Простите их, синьор Джованни. Мы живем тихо, и, когда они видят незнакомого человека,

они стараются показать все, что знают».

- У вас прекрасные дети, - он улыбнулся. «Они, правда, уже по уши в грязи, - Джованни

указал вниз, - но все равно, - прекрасные».

-Ничего, - отмахнулась Марта, - на то и дети. Так вот, синьор Джованни…

-Можно просто «Джованни», синьора Марта, - рассмеялся он. «Одно дело с вами делаем, и

можно на «Ты».

-Тогда я тоже – Марта, - она была как ребенок – хрупкая, изящная, - но рука у нее, - подумал

ди Амальфи, - была сильная, - почти мужская рука.

-А что ты так на меня смотришь? – удивленно спросил он, заметив, как она исподтишка

глядит на его лицо.

Марта вдруг залилась краской. «Ничего, я просто таких красивых мужчин никогда не видела,

ты уж прости».

Золото заката отражалось в его глазах – темных, темнее ночи. Волосы, - тоже темные,

вьющиеся, были чуть тронуты сединой. Он был высоким, - «как батюшка покойный», -

подумала Марта, а лицо у него было - как у Давида работы синьора Микеланджело, что

стоял перед Палаццо Веккьо. «Только постарше, - подумала Марта, все еще краснея.

-А, - он махнул рукой, - приезжай в Рим, у нас много таких, как я. Будешь ходить по улицам,

как сейчас – с открытым ртом.