o 98f6fe69ff972b4b Пятицарствие Авесты

прекратились кровавые выделения, а грудная клетка расправилась. Если добавить к этому,

что почти исчезли все синяки и зажили ссадины, то он мог быть довольным состоянием

своего здоровья, но только физическим, поскольку интерес к жизни для него был потерян,

как ему казалось, и даже не хотелось снова увидеть её, как не хотелось, чтобы эта встреча

дала повод для каких- то надежд. Аппарат убрали, вынули из тела трубки, пришитые к

коже, а места проколов курирующий его врач просто залепил лейкопластырями, после чего

Виктор потребовал выписать его из больницы, соглашаясь посещать её на необходимые

процедуры. Однако врач и слышать не хотел об этом, говоря, что лечение ещё не

закончилось. Теперь, чтобы поесть, он, отвязанный от аппарата, должен был ходить в

столовую, но редко это делал, питаясь в основном тем, что приносили друзья. В его

девятый день в больнице, когда он снова игнорировал обед, в палату вошла она,

невыразимо прекрасная, строгая и недосягаемая, как Минерва. Задохнувшись от

неожиданности, он встал, стараясь быть спокойным, что ему удалось, поскольку мысленно

он исключал возможность сближения, уже, казалось, не желая его, а поздоровавшись,

равнодушно спросил:

— Как дела, доктор?

— Спасибо, хорошо. Но в данном случае важнее, как ваши дела?

— Отлично! Я здоров и хочу, чтобы меня выписали из больницы.

— Да, да! Мне говорили, — отвечала она, с профессиональным интересом вглядываясь

в его лицо.

— Раздевайтесь, я осмотрю вас, — прозвучал неожиданно её приказ, которому нужно

было подчиниться.

Она долго осматривала его, ощупывая и прослушивая грудную клетку, а он, послушно

подчиняясь движению её рук, с трепетом чувствовал каждое прикосновение, уже забыв, что

не хотел этого, забыв о своём мнимом равнодушии, мысленно молясь о том, чтобы

поскорее кончилась эта пытка, стараясь не смотреть на неё, но в конце концов не выдержал,

потеряв над собой контроль, импульсивно положил голову ей на грудь и замер от

2бЗ

ощущения невыразимого блаженства. Замер не только он, замерла и она, всё так же держа

руку у него на спине. Виктор, испугавшись этого замешательства, поднял голову,

посмотрел на неё и испугался ещё больше: её лицо было бледным, и бледность эта была

слишком заметна, но в то же время глаза всё больше и больше сверкали, наполняясь

откровенным счастьем. Опустившись перед ней на колени, он, целуя её руки, сказал

уверенно, как не говорил, казалось, никогда:

— Я люблю вас, доктор! — и с содроганием чувствовал, что вновь, как когда-то давно,

он купается в руках женщины, он купается в её ладонях. Последовав её движению в

попытке поднять его на ноги, он встал, с трепетом смотря в милое, радостно улыбающееся

лицо, и услышал то, что подсознательно давно желал услышать:

— Я тоже люблю тебя, Виктор. Люблю уже давно и счастлива, что судьба свела нас.

Она провела ладонью по его щеке, коснулась губ и, повернувшись, вышла из палаты,

оставив его вновь и вновь переживать незабываемые минуты счастья, о каком он час назад

не мог даже думать. Незнакомое ранее волнение теперь охватило его, и заключалось оно в

том, что ему казалось необходимым что-то делать, заняться чем-то нужным, неотложным,

чем-то очень важным. Им овладела какая-то беспокойная нетерпеливость, но вместе с тем у

него не было желания разобраться в причинах этого беспокойства и его уже не раздражала

больничная обыденность и тоскливая погода за окном, но постоянным, неизбывным было

одно желание — видеть её хотя бы минуту, хотя бы мгновение.

Она пришла через день вместе с лечащим врачом, делающим обход. Войдя в палату и

просто поздоровавшись, они начали рассматривать рентгеновские снимки Виктора, не

обращая на него внимания, а он, едва сдерживая себя, продолжал сидеть с книгой в руках,

которую читал до этого, почти не слыша, о чём говорили врачи. Разум выделил всё же

интересующую его информацию о том, что кончился курс антибиотиков, которыми его

кололи, но лечащего врача беспокоило какое-то затемнение в больном лёгком; теперь

разговор шёл об этом. Наконец Светлана Николаевна отпустила сослуживца, сказав, что

сама осмотрит больного, и тот ушёл, оставив их наедине, о чём с нетерпением мечтал

Виктор, немедленно поднявшись навстречу её улыбке. Взяв её руки, он положил их

ладонями себе на лицо и замер, восхищённый, потом тихо сказал:

— Можно, я поцелую вас, доктор?

Улыбаясь, она отрицательно покачала головой, но это не остановило его, осторожно

положившего руки ей на плечи и прикоснувшегося своими губами к её губам, чтобы вслед

за этим почувствовать, что она отвечает, что сама идёт навстречу. Охваченный безумной

страстью, он уверенно и нежно обнял её, прижав к груди, целуя мочку уха, в шею, и она

отвечала ему тем же, но вдруг остановилась и тихим, прерывистым голосом сказала:

— Если это произойдёт здесь, мне трудно будет уважать себя.

Он очнулся, тяжело дыша, сел на койку, обхватив голову руками. Его била крупная

дрожь.

— Простите меня, если можете!

— Спасибо! — с паузой ответила она и, на мгновение положив руку ему на голову,

вышла из палаты.

Весь день Виктор не находил себе места: иногда ему казалось, что он обидел её, а