О благодеяниях

[1] Несомненно, что раб кому угодно может оказать благодеяние: почему же он не может оказать его и своему господину? «Потому, – говорят, – (он не может сделать этого), что не может быть кредитором своего господина, если даст ему денег. И в других случаях он каждодневно обязывает своего господина: следует за ним в путешествии, прислуживает в болезни и посвящает великие труды на служение ему. Однако все, что, будучи оказано кем-либо другим, носило бы имя благодеяния, есть служба, как скоро оказывается рабом. Так как благодеяние есть (лишь) то, что кто-либо дает, когда можно было бы и не давать, а раб не имеет возможности отказаться[105], то он (поэтому) и не оказывает благодеяния, а (только) повинуется и не гордится, сделав то, чего не мог не сделать». [2] Но даже, признав и такое положение, я одержу верх и доведу раба до того, что он окажется свободен в отношении ко многому. Между прочим, скажи мне, если я укажу тебе какого-нибудь раба, который сражается за спасение своего господина, не заботясь о себе, и, весь израненный, проливает остатки крови из важнейших частей своего тела, причем все-таки старается продлить свою жизнь для того, чтобы его господин имел время убежать: будешь ли ты именно потому, что это раб, отрицать, что он сделал благодеяние? [3] Если я укажу тебе кого-нибудь, кто, не соблазнившись никакими обещаниями тирана, дабы выдал тайны своего господина, не устрашившись никаких его угроз, не побежденный никакими его жестокостями, отвратил, насколько мог, подозрение допросчика и за верность пожертвовал жизнью; станешь ли ты отрицать, что он сделал благодеяние для своего господина, отрицать потому (только), что он раб? [4] Смотри, как бы пример добродетели в рабах не был тем выше, чем реже он встречается, и тем более заслуживающим благодарности, что в то время, когда власть почти ненавидима и всякая необходимость тяжела, в одном этом человеке любовь к господину превозмогла обычную ненависть к рабству. Итак, благодеяние не перестает быть благодеянием благодаря тому, что оно совершено рабом; напротив, оно становится еще более важным благодаря тому, что даже рабство не в состоянии было отвратить от него.

Глава 20

[1] Заблуждается, кто полагает, что порабощение простирается на всего человека: лучшая часть его изъята. Тела принадлежат господам и присуждены им по закону, дух же независим. Он до такой степени свободен и подвижен, что даже та темница[106]

, в которую он заключен, не может воспрепятствовать ему руководиться своим влечением, совершать великие дела и следовать в бесконечное пространство за небесными телами[107]. [2] Тело, таким образом, есть то, что судьба предала во власть господина. Он его покупает и продает, а та, внутренняя часть (человеческого существа) не может быть предметом обладания. Все, что исходит от нее, свободно: ведь и мы не всё можем приказывать рабам и эти последние не во всем обязаны нам повиноваться. Так, они не станут исполнять приказаний, направленных против государства, не станут принимать участия ни в каком преступлении.

Глава 21

[1] Есть нечто такое, чего законы не предписывают и не запрещают, – это и составляет материал для благодеяний раба. Когда делают лишь то, что обычно требуется от рабов, то выполняют долг; когда же более, чем для раба необходимо, то оказывают благодеяние. Что переходит в дружественное расположение, то перестает называться службой. [2] Есть нечто такое, что господин обязан предоставлять рабу, как то: деньги на пищу[108]

и на одежду; никто не называл этого благодеянием. Но как скоро господин с расположением отнесся к рабу, дал ему воспитание более достойное свободного человека, преподал искусства[109], которым обучаются благородные люди, – это благодеяние. То же самое, в свою очередь, бывает и со стороны раба. Все, превосходящее меру обязанностей сего последнего, все, что делается им не по приказанию, а по доброй воле, все это – благодеяние, если только может называться таким же именем, кем бы ни оказывалось.

Глава 22