О благодеяниях

Есть ли кто-нибудь, кто бы не желал казаться благодетельным? кто бы среди преступлений и обид не старался приписывать себе честности? кто бы даже самых дерзких своих действий не прикрывал некоторым видом справедливости и не желал казаться сделавшим благодеяние даже тем, кому нанес оскорбление? [3] Таким образом, (такие люди) допускают, чтобы им приносили благодарность те, кого они обидели, и представляются добрыми и щедрыми потому, что не могут быть (таковыми на деле)[189]. Они бы не делали этого, если бы любовь ко (всему) высокому и к тому, что́ само по себе достойно быть предметом желаний, не принуждала их искать репутации, противной их нравам, и скрывать порок, плода которого они страстно желают, между тем как сам он возбуждает в них ненависть и стыд; и никто не удалился настолько от естественного закона, никто не удалил от себя настолько все человеческое, чтобы сделаться злым ради удовольствия души. [4] Ибо скажи кому угодно из тех, которые живут хищением, не пожелают ли они лучше добрым путем достигнуть того, что они приобретают разбоем и грабежом? Тот, ремесло которого нападать на прохожих и убивать (их), скорее пожелает найти (приобретаемое своим ремеслом), чем похищать. Не найдешь никого, кто бы не пожелал лучше пользоваться плодом беззакония помимо (самого) беззакония. Величайшая услуга нам природы состоит в том, что добродетель проливает свой свет в души всех, даже те, которые не следуют ей, видят ее.

Глава 18

[1] Дабы ты знал, что стремление души к благодарности должно быть желательно само по себе, (доказательством для тебя может служить то, что) неблагодарности самой по себе должно избегать; ибо ничто так не разъединяет и не расторгает союза рода человеческого, как этот порок. В самом деле, от чего иного зависит наша безопасность, как не от того, что мы пользуемся взаимными услугами? Единственно благодаря этому обмену благодеяний[190]. Наша жизнь (становится) более благоустроенной и более огражденной от внезапных нападений. [2] Разъедини нас, – чем тогда мы будем? Добычей и жертвой животных, кровью, ничего не стоящей и весьма легко проливаемой. Тогда как у прочих животных есть достаточно сил для своей защиты и все те, которые рождены для блужданий и жизни обособленной, вооружены, человека окружает слабость: ни сила когтей, ни сила зубов не делает его страшным для других; безоружного и бессильного, его ограждает общество. (Природа) дала две силы, которые человека слабого сделали весьма крепким, – разум и общество; благодаря им тот, кто, взятый в отдельности, не может даже ни с кем поравняться, обладает миром. [3] Общество дало ему власть над всеми животными, его, рожденного на земле, общество ввело во владение иной природой и дало ему власть господствовать над всей природой. Оно сдерживает приступы болезней, приготовляет опору старости, дает утешение в скорбях; оно делает нас мужественными, потому что позволяет призывать (себя на помощь)[191]

против судьбы. [4] Уничтожь общество, и ты разрушишь единство человеческого рода – единство, которым поддерживается жизнь; а оно уничтожится, если ты будешь утверждать, что человек должен избегать неблагодарности не ради ее самой, а ради того, что ему надобно опасаться чего-то другого. Ибо (в самом деле) как много таких, которым безопасно можно быть неблагодарными? Наконец, я называю неблагодарным всякого, кто благодарен из-за страха.

Глава 19

[1] Никто, обладая здравым умом, не боится богов[192]

, так как неразумно страшиться спасительного, и никто не любит тех, кого боится.

Ты, Эпикур[193], наконец делаешь Бога безоружным: ты совлек с него все оружие и всю власть и, дабы ни для кого он не был предметом страха, изверг его за пределы мира. [2]Таким образом, Его, огражденного какой-то громадной и непроницаемой стеной, отделенного от соприкосновения и созерцания смертных, ты не имеешь причин бояться: нет у него никаких средств ни для благотворения, ни для вреда. Помещенный в срединном промежутке между этим и другим небом[194]

, далекий от человека, от животного, от (всякой) вещи, Он избегает развалин миров, падающих над Ним и вокруг Его, не слыша ни (наших) обетов и не заботясь о нас. [3] А ты хочешь казаться почтительным и к Нему, как к родителю, питая в душе, как я полагаю, чувства благодарности. Если же ты не желаешь казаться благодарным, потому что не имеешь от Него никакого благодеяния, и тебя, по твоему мнению, образовали своим случайным и бесцельным сочетанием атомы и те твои маленькие частицы[195], то зачем ты Его почитаешь? [4] «За Его, – говоришь, – величие? за Его высокую и исключительную природу?» Пусть так, соглашусь с тобой. Конечно, ты это делаешь, не побуждаемый никакой надеждой, никакой наградой; если же, следовательно, что-то такое, что́ желательно само по себе, самое достоинство чего привлекает тебя[196]. Это и есть добродетель. А что может быть добродетельнее, как не быть благодарным? Предмет этой добродетели открывается в такой широте, как сама жизнь.

Глава 20