О благодеяниях

Пусть натуру его, которая и сама по себе расположена к человеколюбию, состраданию и милости, одушевляет и привлекает многочисленность благодарных, пусть представляются ему случаи приобретать этих последних и не будет необходимости их испытывать. Да не окажется он глух ни к чьей просьбе, а сам да не будет иметь нужды к кому-нибудь обращаться с нею. Да сохранит судьба столь постоянное к нему благоволение, что никто не будет иметь возможности в чем-либо ином выражать ему свою благодарность, кроме своей признательности!» [2] Насколько справедливее такие пожелания, которые не подвергают тебя никакой случайности, но делают благодарным немедленно? В самом деле, что мешает тебе отплачивать благодарностью и счастливым? Как много есть такого, при помощи чего мы имеем возможность возвращать всякий долг даже баловням фортуны: верный совет, усердное обхождение, любезная и приятная, без лести, беседа, слух, готовый слушать, если пожелаешь совещаться, и безопасный, если захочет поверить (тайну), приятное сожитие. Никого счастье не возносило так высоко, чтобы, благодаря отсутствию в чем-либо недостатка, он тем более не ощущал бы недостатка в друге.

Глава 30

[1] Необходимость гнева богов для того, чтобы иметь возможность быть благодарным, представляет собою печальное условие, которое надо удалять и далеко устранять от всякой молитвы.

Не усматриваешь ли ты своей погрешности уже из того обстоятельства, что лучшим оказывается положение того человека, в отношении к которому ты решаешься остаться неблагодарным?

Представь в душе своей темницу, оковы, нечистоту, рабство, войну, бедность: вот о чем ты просишь в своей молитве, и кто заключает с тобою дружбу, тот подвергается всему этому!

[2] Не лучше ли тому лицу, которому ты всего более обязан, пожелать еще большего могущества? В самом деле, что препятствует тебе, как я сказал, воздавать даже людям, одаренным величайшим счастьем, награду, для которой тебе представляется обильный и разнообразный материал? Разве не знаешь, что долг уплачивается и богачам?

[3] Я не буду обязывать тебя против твоей воли и укажу все, чего лишает соединенное с богатством счастье, каким недостатком страдают люди, занимающие высокое положение, и чего недостает обладателям всего. Недостает им, разумеется, того, кто говорил бы правду и освободил от потакания и ласкательства фальшивых людей человека, коснеющего среди лжецов и, благодаря привычке слушать лесть вместо правды, доведенного до неведения истины.

[4] Разве не видишь, как подавленная свобода и низведенная до рабского повиновения преданность (друзей) доводит этих людей до опасного положения, [5] так как никто не убеждает и не разубеждает их согласно своему задушевному убеждению[364], но (вокруг них) происходит состязание в лести и единственная обязанность всех друзей, единственное стремление их заключается в соревновании о том, кто всех льстивее солжет.

Такие люди не знали своих сил и, считая себя действительно так великими, как об этом слышали, навлекали совершенно ненужные и все приводящие в расстройство войны, нарушали полезное и необходимое согласие, следовали влечению своего гнева, которого никто не удерживал. Они проливали кровь многих людей, имея в самом непродолжительном времени после того пролить свою собственную; [6] нерасследованное карали за несомненное, уступку считая так же позорной, как поражение, и питали уверенность в постоянстве того, что, будучи доведено до наибольшей высоты, приходит (обыкновенно) в сильнейшее колебание. Они ниспровергли вслед за собою и своими (приверженцами) великие государства, не понимая того, что на этой, блистающей суетными и скоропреходящими благами, сцене – они, кроме несчастья, ничего не должны были ожидать себе с тех пор, как перестали иметь возможность слышать правду.

Глава 31

[1] Когда Ксеркс[365] объявлял войну грекам, то всякий старался возбуждать его надменную и забывшую о непрочности человеческих надежд душу. Один говорил, что они (греки) не вынесут известия о войне и при первом появлении слуха обернут тыл; [2] другой (утверждал), будто нет никакого сомнения в том, что такой массою Греция не только может быть побеждена, но и уничтожена, что более надо опасаться того, как бы не найти городов пустыми и покинутыми и как бы после бегства врагов победителям не остались одни безлюдные пустыни, где не будет места для упражнения таких громадных сил.

[3] Иной говорил, что для (царя) едва ли будет достаточно места в природе, что моря будут тесны для флотов, лагеря – для войска, поля – для размещения конницы и едва ли небо будет достаточно открыто для пущенных рукою каждого воина стрел.