О благодеяниях

Правда, святотатец не может нанести обиды божеству, которого его божественное достоинство ставит выше оскорбления, но он подвергается наказанию потому, что нанес это (оскорбление) как бы самому божеству; и наше, и его собственное сознание присуждает его к наказанию. [4] Подобно тому как представляется святотатцем тот, кто уносит что-либо священное, хотя, – куда бы он ни унес украденное, – все находится в пределах мира, таким же образом может быть покража и у мудреца. Ибо у него уносится не то, что принадлежит к его всеобщим (мировым) владениям, но то, обладателем чего он считается по закону, что служит его частной собственностью. [5] Он будет признавать своим лишь первое (из упомянутых владений), а последним не станет пользоваться даже и в том случае, если будет иметь возможность; он произносит те же слова, которые произнес римский полководец, когда за доблесть и хорошее управление государством ему предложено было столько земли, сколько он мог обойти с плугом в день. «Не нужен, – сказал он, – вам такой согражданин, которому требуется больше, чем одному гражданину». На сколько более мужества требуется, по твоему мнению, для того, чтобы отвергнуть такой дар, чем для того, чтобы заслужить его? Ибо многие положили пределы стремлениям других, но никто не положил границ самому себе.

Глава 8

[1] Посему, когда мы имеем в виду дух мудреца, имеющего власть над всем и проницающего повсюду, то говорим, что все принадлежит ему; когда же имеем в виду обычное право, если этого потребуют обстоятельства, то мудрый может быть причислен к разряду пролетариев. Будет большая разница, когда станем оценивать его богатство душевным величием и когда – имущественным цензом. [2] Да он и возгнушается обладать всем тем богатством, о котором ты говоришь. Не стану приводить тебе Сократа, Хрисиппа, Зенона и прочих мужей, хотя и великих, пользующихся преувеличенною славою уже потому, что похвале древних не препятствует зависть. Немного ранее я приводил в пример Деметрия, которого природа произвела в наши времена, как мне кажется, для доказательства того, что ни мы не в состоянии его развратить, ни он не может нас исправить. Это муж совершенной мудрости, хотя он сам это и отрицает, и твердого постоянства в своих намерениях. Красноречие же его, соответствующее достойнейшим деяниям, не искусственное и не заботится о словах, но совершает свое дело с величием духа по внутреннему влечению.

[3] Не сомневаюсь, что природа даровала ему и такую жизнь и такое красноречие для того, чтобы наш век не был лишен ни примера, ни обличения. Полагаю, что если бы кто-нибудь из богов пожелал передать Деметрию в обладание наши богатства под тем непременным условием, чтобы он не мог дарить их другим, то он стал бы, я думаю, отказываться от них и сказал:

Глава 9

[1] «Я не стану связывать себя этим неотвязным бременем и не повергну свободного человека в глубокую бездну. Зачем ты переносишь на меня бедствия всех народов? Ведь я принимаю эти (богатства) без надежды раздать их, так как вижу много такого, чего мне не следует дарить (другим). Я желаю обнять своими очами все то, что привлекает взоры народов и царей. Я желаю видеть цену крови и жизни вашей. [2] Прежде всего представь мне достояния роскоши; если хочешь, то располагай их по порядку или, что будет лучше, собери их в одну массу.

Вот черепаховая кость, обделанная с тонким искусством, и чешуи самых отвратительных пресмыкающихся, купленные за огромные суммы. Вот столы и деревянные изделия, имеющие стоимость сенаторского ценза, которые ценятся тем дороже, чем более узлов на больном дереве. [3] Вот хрустальные сосуды, цену которых возвышает их хрупкость, ибо у невежественных людей наслаждение вещами возрастает благодаря тем недостаткам (этих вещей), которых следует избегать.

Вот фарфоровые чаши; недостаточно великолепною, конечно, была бы роскошь, если бы не вкушали из объемистых сосудов, украшенных драгоценными камнями, того, что после извергают.

[4] Вот жемчужины, подвешенные не по одной к каждому уху, так как уши уже приучены к ношению тяжестей, но по нескольку; они связываются между собою и к двум прикрепляются еще другие. Женское безрассудство недостаточно превосходило бы мужское, если бы они (женщины) не расточали на одни уши по два и по три состояния.

[5] Вот сирийские одежды, если только можно назвать их одеждами, – в которых нет ничего такого, чем можно было бы защитить тело или стыдливость. Эти одежды за огромные деньги вывозятся на продажу малоизвестными народами, дабы наши матроны всенародно являлись в том виде, в каком являются в своих опочивальнях».

Глава 10