Читаем О Чехове полностью

Мне вдруг вспомнилось прощание Алехина с Лу-ганович в вагоне перед самым отходом поезда: «Я обнял ее, она прижалась к моей груди»…»1 почувствовала, как вдруг заколотилось сердце и будто что-то ударило в голову. не видела, как Антон Павлович простился с детьми, но со мной он не простился вовсе и вышел в коридор. Я вышла за ним. Он вдруг обернулся,

*

взглянул на меня строго, холодно, почти сердито. Даже если заболеете, не приеду, - сказал он. - Я хороший врач, но я потребовал бы очень до рого… Вам не по средствам. Значит, не увидимся.


181


Он быстро пожал мою руку и вышел. Мама, мама, - кричали дети, - иди скорей, скорей…

Поезд уже стал медленно двигаться. Я видела, как мимо окна проплыла фигура Антона Павловича, но он не оглянулся. тогда не знала, не могла предположить, что вижу его в последний раз… эту холодную весеннюю лунную ночь, - пишет Авилова, - в нашем саду непрерывно пели соловьи. Их было несколько. Когда тот, который пел близко от дома, замолкал, слышны были более дальние, и от хрустального звука их щелканья, от прозрачной чистоты переливов и трелей воздух казался еще более свежим и струистым. у± стояла на открытом выступе балкона, куталась в платок и глядела вдаль, где над верхушками деревьев, рассыпавшись, мерцали звезды.

Даже и в теплом платке было очень холодно. Без малейшего ветра, воздух набегал волнами, и в нем, как хрустальные ледяные ключи, били соловьиные трели».

Лучше описать такую ночь трудно, и какой такт, ни слова о себе, о своих чувствах!

*

Выдержка из письма от 14 февраля 1904 года Чехова к ней:

«…Всего Вам хорошего, главное - будьте веселы, смотрите на жизнь не так замысловато: вероятно,


182


она на самом деле гораздо проще. Да и заслуживает ли она, жизнь, которой мы не знаем, всех мучительных размышлений, на которых изнашиваются наши российские умы - это еще вопрос»…

«Сотни раз перечитывала я это письмо, - вспоминает Авилова. - «Жизнь проще, не стоит мучительных размышлений». И мне казалось, что он горько улыбается, оглядываясь в прошлое на себя».


X


ri


183


VII


После нашего отъезда из Москвы мы не имели сведений о судьбе Лидии Алексеевны Авиловой. 1922 году, когда мы жили в Париже, в середине но* ября, пришло письмо из Чехословакии. Взглянув на, последнюю страницу, я увидел подпись: Л. Авилова; Странно было то, что письмо было отправлено по адресу, по которому обычно нам писали из России родные. В те годы мы жили почти исключительно тем, что происходило в России, в вечном волнении за судьт бу родных и близких. Ее письмо мы читали волнуясь.


***


тех пор прошло много лет. Лидии Алексеевны давно уже нет в живых. Теперь, после прочтения ее воспоминаний, я решил опубликовать выдержки из ее писем.


Чехословакию Лидия Алексеевна приехала к своей больной дочери, вот к той Ниночке, которая очаровала меня в Москве, которая когда-то, будучи ребенком, сидела на коленях у Антона Павловича во время последнего свидания на вокзале.

I

184


Письма Лидии Алексеевны Авиловой я печатаю с большими сокращениями.


*


10 ноября 1922 года. Дорогие Иван Алексеевич и Вера Николаевна, выбралась из России ровно месяц тому назад и ужасно мне захотелось перекликнуться с Вами.

Вам, пожалуй, нисколько этого не хочется. Перед отъездом была у Лидии Федоровны*) и могу сообщить Вам, что она бодра, мало изменилась… Попала я как раз в день рождения отца Веры Николаевны**), было много гостей, и я не хотела входить, но меня втащили и чуть ли не заставили съесть кусок пирога. Вероятно, вышло очень неловко и невежливо, что я все-таки отказалась и убежала. Но я стала дикая, нелюдимая и не умею разговаривать с малознакомыми, а в особенности боюсь оживления, веселости. Лидия Федоровна очень стыдила меня за это. Она нашла, что я слишком пала духом. А я тогда еще не знала, какое испытание ждет меня впереди. Я… так стосковалась о Ниночке, что не могла больше жить без нее. А когда я увидела ее, я пришла в ужас: у нее какая-то новая, ужасная болезнь, еще очень мало известная. Обычно она сопровождается безумием, а Нина сохранила всю ясность головы, но утратила уменье двигаться. Поражены двигательные центры. И лицо стало неподвижной маской, а все движения похожи на движения автомата. Говорят, что ей уже лучше, что она уже оживает, и я представить себе не могу, что было, когда было хуже. *) Мать моей жены, Лидия Федоровна Муромцева. **) Праздновали семидесятилетие Николая Андреевича Муромцева

185

нее ребенок 3-х лет. Что она перетерпела, как беженка с ребенком, трудно себе представить! И все время, все время - самая тяжелая беженская нужда. Теперь хоть мы вместе. Но, простите, пожалуйста, что я занимаю вас моими семейными делами. Пожалуй, Вы и не помните мою Ниночку. Мне-то кажется, что Вы все прежние, близкие и, когда я ехала заграницу, я думала о Вас как о друзьях. А ведь так много воды утекло!

Если бы мы встретились, то, конечно, было бы о чем поговорить, а писать - не знаю сейчас о чем, потому что не знаю, изменились ли Вы, как все и как все. давно ничего не читала. Книги мне были не по средствам…

…Дорогой меня обокрали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза