О чём грустишь, май?

После этой встречи, его фантазии поутихли, и он успокоился. «Буду сиротой, – думал Стас, – без родителей, сколько детей живёт!»

Стас смотрел в окно на мелькающие станции, крохотные, похожие друг на друга поселковые вокзалы, далёкие, уплывающие вдаль огни деревень. Это мелькание успокаивало, обманывало его всеобщим равновесием и покоем. Вспомнилась ему почему-то его первая любовь.

Таня тоже была детдомовской, ей было, как и ему, тринадцать, хрупкая девчушка была стрижена под мальчика. Тогда всех девчат стригли одинаково, чтобы вшей не разводили. Многие девчонки плакали, просили не стричь, но закон детдомовский был одинаков для всех. Таня кокетливо улыбалась ему из-под своей мальчишеской чёлки. А на уроках они писали друг другу любовные записки. Сердце от этого ухало и замирало. У Стаса никогда не было карманных денег, а как они нужны любому человеку. Стас твёрдо усвоил тогда ещё, что человек без денег – ничто! Ему очень хотелось сводить Таню в кино, но где взять пятьдесят копеек на два билета? А если б ещё угостить мороженым? Он не знал, что делать, и просто попросил денег у физрука Петровича. Петрович всё понял и молча дал ему свой золотой запас – рубль! Стас повёл Таню в кино, как взрослый: это было незабываемым эпизодом в его беспутной жизни. Так хорошо он себя не будет чувствовать после этого кино очень долго. А физруку, через год, после того как окончил школу в колонии, Стас сделал подарок, – на честно заработанные деньги купил новый футбольный мяч, о котором когда-то мечтали все пацаны в школе. Не знал Стас, что посылка его без адреса едет – Петрович уж полгода как преставился.

Как всё-таки хорошо, что он уехал из своего городка! Что его связывает с ним? Только дурные воспоминания, от которых холодно становится внутри. Надо надеяться, что всё у него теперь сложится по-другому в далёкой Карелии, до которой ещё сутки пути.

«Лёка-Лёка-Лёка», – стучали колёса, как стучали каблучки у его второй мамы тук-тук-тук-тук.

– Гражданин! Проснитесь!

Кто-то тряс его за плечо. Стас открыл глаза. Перед ним стоял милиционер. Нахмурившись, он посмотрел документы и сказал строго: «Вам придётся пройти со мной во второй вагон для выяснения некоторых обстоятельств».

Стас слез с полки, долго и неловко обувался. В голове стучали молотки: «Неужели не уйти мне от судьбины? Опять она, гадина, на свой лад всё переиначивает! Надоела, стерва!»

Пока милиционер шагал чуть впереди, прорываясь сквозь заслоны дверей, Стас рванул в сторону к незапертой двери вагона, замешкался на секунду и прыгнул на полном ходу на железнодорожную насыпь. Люди, смотревшие в окна, даже не поняли ничего: что-то вроде выпало – то ли человек, то ли вещь какая, да так и осталась лежать на песчаной насыпи, заросшей жидкой, жёлтой травой.

Только колёса стучат и стучат:

«Тук-тук-тук-тук, Лёка-Лёка-Лёка-Лёка…»

3. Жемчужина

«Только бы Костя не звал на свидание! Со мной можно только переписываться. Он не должен видеть моего больного тела, моих некрасивых ног. Что я должна буду придумывать? Я никогда не признаюсь, что я инвалид, дэцэпэшница. Есть письма и слава богу!» – думала Римма.

Косте – мужчине, с которым у неё образовалась переписка, – она не решилась даже дать номер телефона. У неё не было опыта общения с противоположным полом. Боялась, что в разговоре волнение собьёт её с толку. Эпистолярный жанр – это всё, что она может себе позволить.

Она села возле окна. От выпавшего снега двор посветлел, ветер шевелил качели, коты, обернув себя хвостами, ёжились возле мусорных контейнеров. Римма чувствовала себя на дне глубокого колодца, из которого виден кусочек неба с клочковатым облаком. Неважно жить в колодце, но она привыкла. Её книга жизни – это одно название, а содержания и тем более картинок никаких нет.

Зимой, в гололедицу, с костылями выходить на улицу было опасно. Каждый вечер она спускалась в пропахший кошачьей мочой подъезд с ржавыми, кое-где наполовину оторванными почтовыми ящиками, чтобы получить вечернюю газету и обязательное письмо.

Смеркается теперь рано. Она полила цветок на подоконнике, вскипятила чайник. На часах половина первого. До четырёх часов, когда приходит почтальон, далеко.

Скорее бы прошла унылая зима, а там она будет выходить в парк, сидеть на скамейке и смотреть, как возятся в песочницах карапузы, целуются парочки и прогуливаются старушки.

Она вспомнила, как однажды летом к ней подсел парень: хотел познакомиться. Она сидела красивая и молодая. А потом он увидел рядом с ней костыли и быстро ушёл.

Телефонный звонок напугал её. Кто это может быть? Кроме девушки из соцобеспечения, ей совершенно некому звонить.

Мужчина спросил Марину. Ошиблись номером…

Чувство одиночества стало нестерпимым после ухода матери – единственного в её жизни человека, который помогал жить уже тем, что жила сама. Душила обида. Как мать могла оставить её в этих бесконечных, одинаковых днях, вязких, как пластилин? Мать для неё была земной осью.