О чем кричат Вороны

Я слышал крики и выстрелы, стоны и мольбы своих ребят, но никто не пожалел нас. Я лежал лицом в земле и пытался перевернуться. Меня заметил кто-то из врагов, рывком поднял на ноги и спросил, могу ли я идти. Я не до конца понимал, что происходит, но знал, что отрицательный ответ будет расцениваться как признание в собственной бесполезности. И, знаешь, сын, лучше бы я тогда не вставал. Потому что то, что произошло дальше, оказалось страшнее смерти.

Кроме меня выжили с десяток человек. Они связали нам руки и повели за собой, не выпуская из виду. Один из глупых смельчаков решился побежать и проскользнуть между деревьями, но пули в автоматах врагов оказались быстрее. Он повалился на землю, прямо на притоптанные листья, где… где еще вчера мы делились друг с другом историями из жизни и планами на будущее. Вражеские солдаты подошли к нему, проверили, что он мертв, и повели нас дальше через лес. Бросили его.

Оказалось, что мы были буквально на виду у врагов, которые расположились в двух километрах от нас. А это мало, парень, – уточнил дядя Женя. – Это обосраться как мало.

Нас посадили на цепи, как собак. В грязной комнате без мебели уже были люди. Пятеро, не больше. Мне повезло, кровь на шее быстро остановилась, но я все равно чувствовал себя слабым и обессиленным. А моему сослуживцу, которому пулей попало в локоть, повезло меньше. Он просил оказать ему медицинскую помощь, ведь мы имеем на нее право, как военнопленные. На что эти мрази в форме посмеялись. Кто-то даже наступил ботинком на раненую руку парня, но в итоге они оставили его истекать кровью. Наутро он не проснулся.

Наши дни там длились по меньшей мере вечность. Я мог считать, сколько прошло времени по маленькому окну под потолком. Но вскоре сбился со счету и мог только молиться о спасении. Я молился Богу, чтобы он спас нас. Не только Христу. Всем существующим и уже давно забытым богам. Я перебрал все имена, что мог вспомнить. Но никто из них не отозвался на мои молитвы.

А тем временем нас становилось все меньше. Враг придумывал все новые и новые извращения, чтобы сломить наш дух и волю. Внушить ужас и осознание, что мы уже проиграли. Я смотрел, как уводят сначала одного из моих сослуживцев, дальше – парня из мотострелковой, и это было страшно. Но было еще страшнее, когда они делали это, не уводя их.

После нас еще приводили новых пленных, но они быстро «заканчивались», так любил говорить один из садистов, который нас мучал. Один раз я насчитал, что нас было больше двух десятков. Но ненадолго. Вскоре нас осталось трое. Каждый раз я думал, что буду следующим. Признаться, после некоторых… – он запнулся, – в общем, иногда я хотел, чтобы они прекратили мои страдания, а не растягивали их. Эти конченные выродки насиловали живых и оскверняли трупы. Они жрали моих соотечественников! – прикрикнул дядя Женя, и его голос дрогнул.

Я помню слова нашего командира о том, что враг тоже человек. Но знай, сынок, враг – это прежде всего враг. Если ты первый не успеешь его убить, если засомневаешься на секунду, значит, ты уже покойник. На войне не существует понятий «хороший» или «плохой». Война, сынок, это другой мир, совершенно другая реальность со своими законами, в котором простому солдату уготована ужасная участь. И тебе повезет, если единственное, чего ты лишишься во время войны, – это достоинство.

В мыслях я молил о спасении богов, но молчал вслух. В тот день, когда ангелы спустились к нам с оружием в руках, землю сотрясло от серии мощных ударов. Под артобстрелом все те ублюдки, которые насиловали, стреляли по безоружным, расчленяли и жрали на наших глазах тех, с кем мы сидели бок о бок, стали с криками разбегаться. Когда мы увидели нашивки на форме спасителей, больше никаких богов не существовало… Люди, что пришли к нам, пусть и слишком поздно для других моих товарищей, были реальным, настоящим воплощением богов.

Всем, кто оказывал сопротивление, не было пощады. Я наблюдал за их смертью с желанием лично приложить свою руку и заставить страдать этот мусор, который совсем недавно ел суп из моего товарища. Знал, что они заслужили того же, что делали с нами. Но у меня не было сил что-то предпринять.

Нас морили голодом. Давали хлеб лишь некоторым раз в день в порядке, который был известен только им. Эти ублюдки стояли с оружием в руках и не подпускали нас к тем, кому посчастливилось получить сегодня еду. Самым активным стреляли по рукам или ногам, оставляя истекать кровью. Однажды я не ел несколько недель, так точно и не скажу. Некоторые умирали от голода у меня на глазах под гогот чудовищ, которые кричали о своей исключительности. Мы спали на полу рядом с разлагающимися трупами наших товарищей и больше не могли сопротивляться физически. А некоторые не могли сопротивляться и духом.