О чём молчит Ласточка

Из всего сказанного Володя зацепился за одну-единственную фразу. «Не значит, что он был у меня один», — мысленно процедил он. Значит, они изменяли друг другу. Юра изменял! Он был с кем-то другим, спал с кем-то другим, когда Йонас — как бы Володя ни ненавидел его, — Юрин парень, ждал его дома. Всё это делал он, тот самый Юра! Тот самый парнишка из «Ласточки», талантливый и хулиганистый, чьи щёки заливались краской, когда Володя касался его руки. Тот, кто плакал под ивой в ночь их расставания, совсем не похожую на этот их последний день. Тот, кто писал ему пылкие, полные любви и тоски письма, высылал брошюры и фотографии, будто безмолвно крича: «Не бойся быть собой, помни меня, люби меня!» Тот Юра, что до сих пор снился ему.

Осознание этого толкнуло бы Володю в пропасть разочарования. Толкнуло «бы» — если бы не одно но. Юра произнёс это так грустно и искренне, что стало понятно: он жалел о своих поступках.

— Я не хочу осуждать вас. — Последнее слово далось Володе с трудом, встав костью поперёк горла — он не произнёс, а выплюнул его. — Юра, пусть вам и было тяжело вместе, но раз уж ты выбрал человека, то он должен быть единственным. Либо будь верным до конца, либо расстанься с ним. Иначе какой смысл вообще состоять в отношениях?

— Смысл такой же, как если бы у нас никого не было. Такая у нас получилась «любовь». Мы были моложе и проще.

Юра обнял его за талию и прижался щекой к шее. Вдыхая запах Юриных волос, Володя закрыл глаза. Ему было одновременно хорошо и больно. Но из-за чего именно больно, не мог понять. Из-за неизбежного расставания? Из-за Юриного прошлого и своего прошлого? Из-за того, что Юрины слова о Йонасе внезапно натолкнули на воспоминания об Игоре, о его изменах?

Всё это было неправильно. Всего того, что случилось с Юрой и Володей за двадцать лет разлуки, не должно было произойти. Знай тогда Володя, как всё обернётся, многое сделал бы по-другому. Если бы знал. Но сделанного не воротишь — ни Володе, ни кому-либо другому. О прошлом можно жалеть, но незачем его бояться. Именно будущее пугало по-настоящему — неизвестностью предстоящего.

— Юр, — шепнул Володя ему в макушку, — а что будет с нами? Что дальше?

— Самолёт. Интернет. Весна, — перечислил Юра. — А летом мы вместе будем в Баварии. Ты ведь приедешь, правда?

Он оторвался от груди Володи, приподнялся. Володя посмотрел в полные надежды глаза и нахмурился.

— Я не могу столько ждать.

— Как будто у тебя есть выбор, — скептически хмыкнул Юра.

— Конечно есть! — воскликнул Володя. — Мы, блин, взрослые люди! Неужели не решим банальную задачу встретиться раньше? Приезжай ко мне. Разбирайся с заказами и приезжай, как только сможешь!

На смену беспросветной грусти пришло воодушевление: ведь правда — их проблема и не проблема вовсе, а временная трудность. Юра задумался. Встал с дивана, принялся мерить шагами кабинет, размышляя вслух:

— У меня два заказа. Один почти готов, там осталось чуть-чуть поколдовать с аранжировкой. Но второй заказ большой, и я к нему даже не приступал. Заказчик сам не знает, чего хочет, а у меня идей как не было, так и нет.

— И как долго ты будешь его писать?

— Закончу к концу марта. Нужно много треков, но, если очень постараюсь, освобожусь раньше.

Володя тоже встал с дивана и заключил Юру в объятия.

— Вот это уже разговор, а то всё «летом да летом», — сказал он, улыбаясь. — Что можно сделать, чтобы ты закончил раньше?

От былой грусти не осталось и следа, и Юра улыбнулся.

— Вернуться к жизни по графику.

— Завтра вернёшься, — сказал Володя, разворачивая и толкая его на диван. — Всё завтра.

Юра неловко плюхнулся и рассмеялся. Его халат, держащийся на одном только поясе, распахнулся — одежды под ним не было. Юра попытался прикрыться, но Володя остановил его. И всё стало так, как должно быть.

По дому разносились звуки бодрого марша, прогоняя тишину. Подхваченный ветром снег бил в окно, тонкое стекло сдерживало холод, оберегая тепло этой комнаты. Серебряные лучи зимнего солнца слабо пробивались сквозь тучи, но с каждой минутой проигрывали всё больше и больше. Наконец мрак вынудил Юру оторваться от Володи и, хотя часы показывали всего полдень, включить лампу. Тёплый жёлтый свет разлился по комнате, озарив десятки лиц, что беззастенчиво пялились на них с фотографий на стенах.

— Я не настаиваю, — произнёс Володя, отдуваясь. — Но мне было бы приятно, если бы ты убрал фотографию Йонаса.

— О твоей ревности будут слагать легенды! — прыснул Юра. — Но мне нравится.

Он вздёрнул бровь, с вызовом уставился на Володю. Но ни одна мышца не дрогнула на его лице, провокация не сработала, и Юра, закатив глаза, повиновался — снял фотографию.

— Ты послушаешь, что я написал для тебя? — спросил он, ложась рядом с Володей.

— Конечно. А давай прямо сейчас послушаем твою музыку?

— Нет уж. Это написано для того, чтобы слушать в одиночестве. Тем более мне будет интересно узнать, понял ли ты мой замысел.

— Какой замысел? Что ты имеешь в виду?

Юра рассмеялся.

— Мои истории, написанные для тебя.

— Музыкой, что ли? — не понял Володя.

Глядя на его недоумевающее лицо, Юра рассмеялся.