О чем он молчит

— Максаков. — Лару этот шовинист намеренно проигнорировал, хотя не мог не знать, что устроенное по его заказу шоу-представление с кровью провалилось, а расследование набирает обороты и вовсе не в его пользу.

— Федор Григорьевич, — приветствовал Денис с самым благородным спокойствием.

— Надеюсь, ты понимаешь, — начал тот нарочито грубо, не придерживаясь и минимума приличий, — что на моей стороне правда? Не мешай, — проговорил он со значением, — правосудию. Вредно это.

Денис и бровью не повел. Сел поудобнее, прежде чем с почти неуловимой насмешкой спросить:

— Угрозы, да в зале суда? — Он неодобрительно покачал головой. — Нехорошо, Федор Григорьевич. Лара Алексеевна, — позвал он и повернулся к креслу справа от себя, где закинув ногу на ногу сидела его напарница с самым высокомерным выражением лица, предназначавшимся людям, которых она более всего не выносила, — ты свидетель.

Она холодно улыбнулась и, не сводя с Николаенко ледяного взгляда, подтвердила:

— Угроза защитнику. Никаких сомнений.

Мысленно Денис поаплодировал лариной выдержке и умению одной чуть вздернутой бровью и лишенным любых человеческих эмоций голосом донести до оппонента, что он не страшнее червяка под ее каблуком.

После ее слов Николаенко заметно стушевался, не получив нужной ему реакции. Открыв рот, он намеревался заявить что-то еще, но вышедший в коридор пристав пригласил всех в зал. Наконец-то.

Спустя несколько долгих и крайне абсурдно проведенных часов Денис зло курил на парковке неподалеку от здания суда. Лара, вставшая так, чтобы ветер отгонял от нее сигаретный дым, впервые за день позволила волнениям и огорчениям отразиться на ее лице в недовольно поджатых губах и хмуром взгляде.

— Что ж, в пристрастности судьи мы можем больше не сомневаться.

Денис кивнул, затянувшись поглубже, но не чувствуя особой разницы: последние недели он курил столько, что табачный дым стал привычнее чистого воздуха.

— Как и ожидалось. Николаенко нервничает, — сказал он серьезно, — в этот раз одной провокацией дело не ограничится. Особенно когда расследование дойдет до него. Следака нынешнего он не купит. Вероятно.

— Зонин принципиальный, да. Вряд ли продастся. Но я бы не исключала, конечно. Могут и надавить.

— Могут. — Затушив сигарету, Денис вытащил из кармана ключи от машины. — Поехали в офис?

На выезде с парковки он остановился, вынужденный пропустить идущих вдоль шлагбаума людей. Лара, не теряя времени, уже что-то печатала в ноутбуке. Постукивая пальцами по рулю, Денис нетерпеливо следил за как назло медлительными пешеходами.

Мамочка с ребенком. Пожилой мужчина. Последней была женщина в бежевом деловом платье и с кожаным портфелем в руках — точно юрист. Она единственная шла с удовлетворительной скоростью. Приготовившись ехать дальше, Денис застыл, когда глаза вдруг зацепились за знакомое лицо.

Катя.

Глава 15

Опустелый полумрак собственного кабинета все еще вызывал душевное неудобство, но и в сравнение не шел с пробирающей насквозь заброшенностью, захватившей их с Леной квартиру. Находиться там после наступления темноты — поганое занятие. Каждый раз, возвращаясь домой, Денис не мог найти себе места, кожей чувствуя свое одиночество.

Он и прежде туда не рвался. Эта квартира, понадобившееся, но нежеланное пристанище, не вызывала у него теплых чувств никогда. Присутствие Лены, подобно исцеляющему свету, разгоняло набегавшие было тени — особенно если не задерживаться в четырех стенах надолго, — но теперь Денис вынужденно боролся с прошлым один на один. И проигрывал.

В офисе ему всегда было проще отвлечься. Строгий интерьер кабинета настраивал на рабочий лад, не кончающиеся в ежедневнике задачи филигранно уводили бушующие мысли от удара о скалы памяти и запирали размышления о настоящем на замок. Свободные от дела минуты Денис не любил: он не любил оставаться с собой наедине.

Пока его сознанию находились занятия, было проще игнорировать отчаяние и тоску. Бессилие перед собственной участью. Он давно знал, что любые шансы потеряны, но смирению все равно не случалось задерживаться в его душе. Принять неизбежную обреченность, в которой нет места исправлению ошибок, у него не выходило даже годы спустя.

Он ведь пытался. Забыть, начать заново. Он думал, что получилось. Он верил. Долго верил. Страшное и сильное явление — самообман. Такое крепкое. Такое хрупкое. Оно выдержало сомнения и вопросы Дениса к самому себе, но незаметно пошло трещинами после смерти его родителей.

Первое время в тот год он жил на автопилоте. Ясный ум, холодная голова. Ноль эмоций. Задача — выполнение.

Приехать в морг. Опознать почти не опознаваемое после полученных травм лицо отца и едва ли тронутое парой царапин — матери. Организовать похороны. Высидеть невыносимые поминки. Еще одни — через девять дней. И еще одни — через сорок. Потому что тетки не могли от него, полного атеиста, отстать. А у он не мог не явиться, зная, что из поминок без его присутствия устроят цирк.

Он не хотел никаких слезливых речей, слов утешения и поддержки. В них не было ни нужды, ни смысла. Кто и что мог ему сказать, чего он сам не знал?